Здравствуйте! Преосвященнейший владыка, честные отцы, уважаемые участники и гости VII Братских Региональных Рождественских чтений! Позвольте предложить вашему вниманию вольные рассуждения о духовных причинах и последствиях Войны.

Но сначала немного о терминах. В этимологическом словаре Фасмера происхождение русского слова «немец» объясняется от древнерусского «нъмьць» — человек, говорящий неясно, непонятно; иностранец . В Лаврентьевской летописи под 1096 г. есть, например, такая запись: «Югра же людие есть языкъ нъмъ, т.е. «чужой, иноязычный (немой) народ». Именно исходя из этой этимологии мы будем говорить о «немцах»: не о немцах как о германской армии, а о «немцах», которые говорят что-то непонятное.

Представьте себе такую картину: в автобусе едет учительница примерно моего возраста (т.е. молодая, но не очень) и с ней несколько старшеклассников. Проезжаем мимо рекламного баннера, и учительница говорит: «Ребята, объясните мне, что значит написанное здесь». И ученики, как более сведущие в современном сленге, начинают объяснять фразу, а фраза такая: «Шерь! Стримь! Сторь!». Для меня, как и для этой учительницы, написанное было совершенно «немецким», непонятным.

Я преподающий историк.  Когда работал в школе неправославной, однажды на экзамене пытался помочь одной девочке. Как раз у нее в билете был вопрос о Великой Отечественной войне. Спрашиваю : «Сколько человек погибло в Великой Отечественной войне»? Девочка отвечает: «Много!». Прошу уточнить, и девочка уточняет: «Очень много!». Прошу ее назвать какое-то конкретное число. Отвечает: «100 тысяч!». «Нет, — разочаровываю я ее, — гораздо больше». «Миллиард!» — отвечает девочка, и я понимаю, что помочь тут невозможно. Вопрос не только в том, что она историю не знает, но, видимо, и с математикой, и с географией у нее «не очень», скорее всего. Вопрос в том, что целое поколение растет, говоря совсем на другом языке – не на том, на котором мы думаем, что они говорят. Да, мы используем одни и те же слова, а смысл вкладывается совсем другой.

В Православной гимназии у нас классы небольшие, и вот однажды на уроке в 11 классе остался один ученик. Тема та же – Великая Отечественная война. Заданием было рассказать о памятниках нашего города, посвященных Великой Отечественной войне. Ученик не приготовился, и мы начали разбираться вместе. Вспомнили Мемориал Славы. Спрашиваю: «А что обозначают эти бетонные глыбы, из которых состоит памятник?». «Уши? — удивляется выпускник и, чувствуется, сам в это не верит. – Или языки пламени?». «А что за имена написаны на этих камнях?» — снова вопрошаю я. «Погибших,» — облегченно выдыхает 11-классник. «Каких погибших? Всей страны?» — продолжаю пытать бедного ученика. «Это что, там 27 миллионов имен?» — снова ставлю в тупик своим вопросом. «Нет, — начинает размышлять ученик, — это погибшие из города Братска». «Но ведь Братск возник позже!» — оглушаю ученика своей логикой… Через некоторое время мы, наконец, добираемся до истины, что имена принадлежат воинам Братского района, не вернувшимся с той войны.

И таких «задач» для современных детей сейчас очень много: они ходят по городу, который не является для них родным; они читают названия улиц, которые для них чужие.

Однажды я стал участником эксперимента, который проводят наши Братские журналисты: перед определенным праздником или датой они задают вопросы на определенную тематику обычным прохожим. Я тогда еще не был священником, поэтому ко мне подошли и спросили, знаю ли я, в честь кого названа улица, на которой мы встретились. Я, конечно, знал, что это улица Рябикова, и знал, что был такой революционер, которого сюда сослали. И все. Он бился над разрушением великой страны. А сейчас на улице его имени есть больница, где совершаются аборты.

В VII веке жил император, которого сделали императором «на штыках». Звали его Фока, и он был очень жесток. Убил не только своего предшественника, но и сначала его пятерых детей на глазах отца. В течение нескольких лет его правления жестокость и убийства не прекращались. И вот один святой муж долго молился в своей келлии, вопрошая у Бога, за что дан им такой жестокий император. И услышал с Небес: «Потому дан, что Я не нашел никого хуже».

Если мы начинаем рассуждать о смысле истории, то логично было бы обратиться к авторитетам.

Испанский философ Ортега-и-Гассет писал: «Вера в то, что бессмертие народа в какой-то мере гарантировано, – наивная иллюзия. История – это арена, полная жестокостей, и многие расы, как независимые целостности, сошли с неё. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить – значит очень серьёзно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации». Это он писал почти 100 лет назад – в 20-е годы XX-го века. Для испанцев.

Для нас неизменный авторитет – это, конечно, Библия. Первая книга, являющаяся одновременно и историческим повествованием, и объясняющая историю человечества. Давайте к ней и обратимся. Из Библии можно было выбрать множество примеров. Я остановлюсь лишь на одном:

«Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Иоанн 3:36).

Этот закон применим к отдельному человеку, но можно применить его (т.е. закон) и к целому народу.

Когда в нашем советском государстве объявили, что «мы теперь будем строить жизнь без Бога», началась Война.

Народ, знающий Истину (т.е. избранный Богом), который должен был быть примером, объектом внимания и созерцания для всех прочих народов, уклонился в глупое, смешное и жалкое идолопоклонство. Унизительно для Бога, когда избранный Им народ печётся не о Небесном, а о земном, вещественном.

Благословение Божие выражалось в чудных победах русского оружия, каких не одерживали никакие другие народы (можно вспомнить победы над шведами, французами, суворовские чудеса военного искусства). Рационально мыслящие историки никак не могут поверить, что такое возможно, поэтому до сих пор возникают сомнения в правдивости русских источников о победах на Неве и Чудском озере, на Куликовом поле, на Курской дуге.

Благословение Божие выражалось (и до сих пор выражается) в таких дарах, которых не имеют другие народы. Самая большая территория, обилие природных богатств, таланты людей, населяющих Россию. Это ли не знак особого благоволения Божия к обладателям Знания Правой веры, почитателям истинного Бога и неотразимое свидетельство пред народами вселенной, погруженными в чувственность и довольство?

Но как только вектор развития государства и всего народа устремился вниз, на земное благосостояние, всё изменилось. Оно не могло не измениться. Вспомним историю нашествий:

Монголы – в XIII в. (Они пришли именно тогда, когда местечковая спесь и гордость просто «зашкаливали». Каждый князь был сам себе господин и хозяин. Русь разрывалась на мелкие княжества – их насчитывали до 50. И это не могло пройти бесследно. Но тогда еще существовала Византийская империя).

Поляки – в XVII в. (Праздник, который мы теперь отмечаем 4 ноября, – День народного единства – как раз в ознаменование тех событий. Уже тогда Россия одна оставалась православной, но все равно каждый был сам за себя, и любого самозванца могли назвать царем. Меня особенно поражает история, когда Лжедмитрия признала мать настоящего убиенного царевича Димитрия, которого она похоронила. Она была монахиней. Ее поступок — пример того, что уровень безнравственности опустился до критической отметки и без Божией помощи было не справиться).

Французы – в XIX в. (В это время Россия увлеклась обезьянничанием: мы «повторяли чужие зады», даже по-русски перестали толком разговаривать).

Наконец, германцы – в XX в.

В Книге «Второзаконие» читаем:

«49 Пошлет на тебя Господь народ издалека, от края земли: как орел налетит народ, которого языка ты не разумеешь,

50 народ наглый, который не уважит старца и не пощадит юноши;

51 и будет он есть плод скота твоего и плод земли твоей, доколе не разорит тебя, так что не оставит тебе ни хлеба, ни вина, ни елея, ни плода волов твоих, ни плода овец твоих, доколе не погубит тебя;

52 и будет теснить тебя во всех жилищах твоих, доколе во всей земле твоей не разрушит высоких и крепких стен твоих, на которые ты надеешься; и будет теснить тебя во всех жилищах твоих, во всей земле твоей, которую Господь Бог твой дал тебе.

53 И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой».

Когда я это прочитал, мне вспомнился Ленинград в годы блокады – испытания, страшнее которого, пожалуй, не было в истории. Но когда я сопоставил названия «Ленинград» и «Сталинград» — ключевые «горячие точки» Великой Отечественной войны, — почувствовал, что это не случайно. Именно эти города носили имена тех, кто в первую очередь боролся с Богом. Поэтому здесь во время Войны не могло быть тихо и мирно.

А Москва тогда устояла. Враг всегда чувствовал к Москве особое притяжение, потому что она — сердце Земли Русской. Несмотря на то, что сегодня в столице множество ночных клубов, множество искушений, политических интриг и журналистской нечистоты, там все равно сердце Родины. Там бьется духовный пульс России.

Епископ Митрофан, правящий архиерей Североморской епархии, бывший капитан второго ранга, в книге  «Война и любовь» публикует воспоминания своего покойного тестя, который воевал во время Великой Отечественной войны в звании полковника. Звали его Иван Михайлович Иванченко, и очень интересно почитать его воспоминания о том, как он, воевавший еще в Финскую, воспринимал первые дни Великой Отечественной. Интересной была его мысль о тех немцах, что начали войну: о том, какие они были в то время и как разительно они отличались от немцев последующих лет сражений. «Немцы первых месяцев войны были как будто заговорённые, их будто бы ничто не брало. Они были как механизмы, которые невозможно остановить. Мы ведь тоже прошли боевую закалку, и Финская была тяжёлой практикой, и другие «горячие дела» в Прибалтике, Бессарабии… И я сейчас со всей ответственностью говорю, что мы с первых дней очень крепко сражались с немцами и держались по-настоящему, до конца, бились отчаянно и стояли насмерть. Но они были как запрограммированные на победу, я сказал бы, даже как безумные в своём движении вперёд.

Всё изменилось только после Москвы. Жестокое, смертельное противостояние наше, конечно, продолжилось. И оно было очень трудно, на пределе сил, но оно стало уже вполне реальным и понятным, и того «заколдованного немца» больше не было. То прежнее, необъяснимое, фатальное больше не довлело, оно улетучилось».

На известной картине В.В.Верещагина «Апофеоз войны», изображающей гору черепов в пустом пространстве, по сути, изображено то, что ожидало бы нас, если бы мы не были Россией. Россия – единственная страна, которая знала Истину о настоящем Боге.

Философ Александр Панарин писал: «Вдумаемся ещё раз в утверждение старца Филофея: «Два Рима пали, Третий стоит, а четвёртому не быти». Дело здесь не столько в сакральном числе «три» или державном самоутверждении Московии как нового православного царства. В этом утверждении сквозит пронзительный исторический и геополитический реализм: если Русь как православное царство рухнет, его эстафету передать некому – вся ойкумена уже занята другими, неправославными государствами и других носителей большой православной идеи в мире просто нет. Русь после гибели Византии была и остаётся одинокой в мире».

И 600 лет прошедшей истории это только подтверждает. Как бы мы ни заискивали перед Западом или Востоком – неважно, перед кем, — нам не это нужно. Нам нужно НЕ БЫТЬ «НЕМЦАМИ» В НАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ СТРАНЕ. Мы должны понимать, что происходило и происходит, что является главным стержнем нашей жизни.

Чтобы не получилось так, как однажды на уроке, когда я спросил у ребят: «Ребята, а у нас есть враг?». «Конечно!» — оживились ребята. «А кто?». «Американцы!» — дружно отвечают. «Нет, — разочаровываю их. – Диавол». «А…», — вздыхают они.

Бороться с диаволом – значит бороться с самим собой, с грехом внутри собственного сердца. В этой войне и  проходит наша жизнь. Или проходит в этой войне, или в ней остается, растворяется. Живем ли мы этой жизнью или проживаем дни, чтобы все быстрее завершилось? Часто дети, которых приводит в православный храм, томятся на службе: скорей бы она закончилась. Тогда уже можно будет вернуться в «настоящую» жизнь.

Девочка лет 5-ти лет отдыхает в санатории с родителями. Там белочки, море, красивая мягкая осень, а девочке не нравится. Думаете, почему? «А надоело, — говорит, — планшета нет!». Для ребенка все вокруг – это не жизнь, потому что планшета с собой нет.

Снова вспомним испанцев. Тот же Ортега-и-Гассет писал, что «в XIX веке высшее общество в европейских салонах после досужих разговоров, как правило, переходило к игре, которая называлась «В какие времена вам хотелось бы жить?»

Люди рассуждали, выбирали. XIX век, при всём сознании своего совершенства, был неотделим от прошлого.

И дальше Ортега-и-Гассет продолжает: «А теперь задайте упомянутый вопрос человеку вполне современному. Готов поручиться, что прошлые века, все без исключения, показались бы ему тесным загоном, где трудно дышать. Чувство превосходства лишает нашу жизнь уважения и даже внимания к былому».

Это он пишет 100 лет назад! А что говорить о человеке современном, который вдруг окажется в каком-нибудь средневековом замке: там доспехи, оружие, великолепные картины… А у него с собой планшета нет! И он все бросает и скорее бежит обратно, в наше время — к планшету.

Но наше ли это время? Не являемся ли мы сами чужими в нашем государстве – теми «немцами», о которых Макс Фасмер написал?

Не являемся ли мы чужими, когда подменяем родные слова непонятными иноязычными?

Сегодня разные поколения не понимают друг друга. О чем чаще всего каются дети на исповеди? О том, что ссорятся с братишками и сестренками, не могут ужиться даже внутри своей семьи: у каждого поколения свой язык, свои игры.

А мы ведь единый народ – русский. Народ, который знает истину о настоящем Боге. Нам нельзя разъединяться внутри себя.