10 марта  2017 года в духовно – просветительском центре «Слово» Братской епархии состоялась литературная встреча с  Инной Васильевной Маковской, учителем литературы высшей категории Братской православной гимназии во имя святителя Иннокентия (Вениаминова), митрополита Московского, зам. руководителя епархиального отдела катехизации и религиозного образования. Встреча прошла в рамках епархиальных мероприятий, посвященных Дню православной книги. Во время встречи была рассмотрена тема взаимоотношения человека и государства по драме А. С. Пушкина «Борис Годунов». Предлагаем содержание данной встречи:

«Наша отечественная литература всегда была наполнена православным миропониманием, независимо от того, касалось ли содержание произведения изображения сюжетов Священного Писания или церковной жизни. Героев русской литературы всегда волновали вопросы поиска Бога, истины, смысла жизни, а величайшие русские писатели осознавали свой труд как пророческое служение, направленное на то, чтобы «глаголом жечь сердца людей» и не давать им утонуть в суете будничной жизни, не давать опошляться, «овеществляться»… Даже когда новые ценности «новых времен» русской истории пытались потеснить исконные, вековые, над-человеческие – рано или поздно их ожидал суд совести, по Промыслу Божиюсоделанный руками потомков.

Отношения человека и государства также всегда привлекали внимание как писателей, так и читателей нашей многострадальной страны. Ведь еще из учебников советского времени многим из нас памятна фраза вождя революции: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Вот только понимание свободы и благоприятных законов развития общества, к сожалению, разнятся, но в то же время ценности выбора того или иного понимания удивительным образом повторяются.

Власть и народ. Народ и власть. Верхи и низы. Кто чего «не может», а кто чего «не хочет»? «Что делать» и «кто виноват»? «По ком звонит колокол» и «тварь ли я дрожащая или право имею»? Маленький ли я человек и только «нумер» в системе единого государства? Вечные «война и мир» в душе и обществе, «преступления и наказания» одного в связи со всем народом. Грех, покаяние и искупление.

В русской литературе много вопросов, поднятых на эту тему. Но всегда непреложно: государство, власть и народ связаны отношениями куда более мощными, чем просто политика.

Сегодня хотелось поразмышлять над вопросом взаимоотношений человека и власти и ответственности каждой из сторон за будущее нашей страны вместе с гениальным пророком русской литературы – Александром Сергеевичем Пушкиным.

«Трудно уразуметь, – пишет В.Непомнящий, – каким образом молодой человек 25 лет от роду, познакомившись с помощью Карамзина с русской историей, из всей истории выбрал для первой своей трагедии не что-нибудь (сюжетов и славных, и страшных было достаточно!), – вот это: убийство мальчика – царевича, узурпацию власти при попущении народа и – что после этого бывает. Выбрал из всей русской истории. Словно именно в этом сюжете – цареубийстве (которое в России всегда мыслилось как святотатство – «черная месса», по определению о.Сергия Булгакова) и его последствиях – увиделось Пушкину какое-то страшное средоточие нашей истории, инвариант русской судьбы, сверкнула модель, которая еще не исчерпана…Не пророк ли? Ай-да Пушкин…!»- кричал он осенью 1925 года. И записал это 7 ноября…» Незадолго до восстания декабристов, кстати сказать.

Интересно, что, произведение, с которого, по сути, началась русская литература, – «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона–обнажает суть любого выбора, который будет сделан позже любым героем русских писателей: между сокровищами земными и небесными, о чем нам говорит Господь: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкопывают и не крадут» (Мф. 6, 19-20).

Что предпочтешь, человек? Неважно, облечен ли ты властью или свободен от нее. Где твое сокровище? В чем ты видишь свое предназначение и смысл своей жизни? От тебя – от одного тебя тоже! – зависит, умножится ли в этом мире добро или зло, правда или ложь…

«Борис Годунов» А.С.Пушкина представляет нам пестрое многообразие русского общества. Можно выделить несколько «слоев»:

1. Простой народ, который показан совсем не безликой массой. Народ – это множество голосов, позиций, портретов.
2. Власть, которая представлена двумя исконно русскими «ветвями» власти – царская и духовная, светская и церковная -как два крыла, необходимые, как птице для полета.

Причем представители царской власти показаны совершенно разными: упоминается и кровавый Иоанн Грозный, и блаженный царь Феодор, и убиенный мученик царевич Димитрий, и «цареубийца» (о чем мнения историков расходятся с представленным в трагедии образом) Борис Годунов. Также показана власть ложная, обманом присвоенная, – Самозванец Лже-Дмитрий.

1. Бояре, на которых опирается царская власть.
2. Власть духовная, которая представлена как официальным представителем – Патриархом, так и независимым, идеальным, сверхличным взглядом на происходящее монаха – летописца Пимена. И – гласом юродивого Николки, которому открывает суть случившегося Сама Пречистая Богородица.
3. И над всеми и всем, независимо от осознания ими происходящего, царит Божий промысел – воля Божия, и каждому воздается по заслугам, в зависимости от его свободного выбора. И в свете Его присутствия история народа и человека приобретает еще одну проекцию – сверхисторическую, в контексте Вечности.

По верному выводу В. Непомнящего, “сверхличное содержание действий героев не совпадает с их субъективными побуждениями и мотивами, реализуется поверх их личных целей, не согласуясь с ними, но пользуясь этими целями и субъективными побуждениями лишь как рычагами”. Люди взаимодействуют не только между собою, но, как сказано, с неким сверхличным началом, то есть с Промыслом Божиим, и это создаёт особую связь всех сцен в трагедии.

Православный литературовед М.М.Дунаев отмечает, что «при этом сами персонажи вовсе и не обязаны сознавать свою связь с надличностным началом, объединяющим всё и всех в неразрывное целое. Порою им кажется, что именно они могут влиять на ход событий, ход истории, влиять именно на уровне субъективных стремлений. Однако это лишь иллюзия разорванного сознания, не способного узреть единство Горнего и дольнего в истории.

На уровне этого сознания убийство царевича лишь одно из событий, пусть и весьма важное, в цепи прочих, ведущих Бориса к власти. Но на уровне сверхличном — и этого роковым образом не способен сознать ловкий политический интриган — пролитая кровь определяющим образом воздействует на ход истории целого народа, всей страны, а не просто на судьбу отдельного человека, будь он даже царем. Это и раскрывает Пушкин».

Предлагаем рассмотреть представителей каждого из «слоев» участников исторических событий, представленных в трагедии, подробнее.

Часть 1. Бояре.

Первыми на страницах трагедии А.С.Пушкина «Борис Годунов» показаны бояре Шуйский и Воротынский – те, кто является представителями лучших, знатнейших русских родов, опорой престолу русскому. И что же? Какие мысли занимают их сейчас? Диалог между простоватым Воротынским и хитрым придворным лисом Шуйским идет о Борисе:

В о р о т ы н с к и й.

Что ежели Правитель в самом деле

Державными заботами наскучил

И на престол безвластный не взойдет?

Что скажешь ты?

Ш у й с к и й.

Скажу, что понапрасну

Лилася кровь царевича-младенца;

Что если так, Димитрий мог бы жить.

В о р о т ы н с к и й.

Ужасное злодейство! Полно точно ль

Царевича сгубил Борис?

Ш у й с к и й.

А кто же?

Кто подкупил напрасно Чепчугова?

Кто подослал обоих Битяговских

С Качаловым? Я в Углич послан был

Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы;

Весь город был свидетель злодеянья;

Все граждане согласно показали;

И возвратясь я мог единым словом

Изобличить сокрытого злодея.

В о р о т ы н с к и й.

Зачем же ты его не уничтожил?

Ш у й с к и й.

Он, признаюсь, тогда меня смутил

Спокойствием, бесстыдностью нежданой,

Он мне в глаза смотрел, как будто правый:

Расспрашивал, в подробности входил –

И перед ним я повторил нелепость,

Которую мне сам он нашептал.

В о р о т ы н с к и й.

Не чисто, князь.

Ш у й с к и й.

А что мне было делать?

Всё объявить Феодору? Но царь

На всё глядел очами Годунова,

Всему внимал ушами Годунова:

Пускай его б уверил я во всем;

Борис тотчас его бы разуверил,

А там меня ж сослали б в заточенье,

Да в добрый час, как дядю моего,

В глухой тюрьме тихонько б задавили.

…

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром.

В о р о т ы н с к и й.

Ужасное злодейство! Слушай, верно

Губителя раскаянье тревожит:

Конечно кровь невинного младенца

Ему ступить мешает на престол.

Ш у й с к и й.

Перешагнет; Борис не так-то робок!

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха…

Диалог показывает, как «не чисто» все вокруг. Кто сильный и у власти сейчас – тот и прав. И это земное величие и благополучие  настолько вожделенны, что ради них попраны и голос совести, и правда, и сострадание. Преступление сокрыто от людей с тем, чтобы та же участь не постигла самого возможного правдоискателя: «Я сам не трус, но также не глупецИ в петлю лезть не соглашуся даром». Видимо, сделка с совестью не первая, так как интонации и речь Шуйского показывают такое окаменение и цинизм души, которую не размягчает даже кровь невинно убиенного младенца. Согласиться с грехом – разделить грех, потому что все мы братья во Христе. Грех ко греху приложенный и повторяемый закрепощает человека, мертвит его душу, разрывает спасительную связь с Богом – человек уже не слышит голос Бога через свою совесть.

И слова летописца Пимена, которые мы услышим чуть позже:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли –

относятся и к боярам, хотя сами они в ослеплении мирских забот об этом не ведают и озабочены тем, что сами б «имели право Наследовать Феодору», и «боле,Чем Годунов». Одно лишь им препятствует, в отличие от Годунова, как сетует Шуйский: «Он смел, вот всё – а мы…».

Незримый глазами бояр Промысел Божий высвечивает страшное: для них нет веры, нет Бога, нет святого, нет верности и правды – есть только угодничество, корысть, выгода мимолетного социального успеха. Только забота о своем положении, сытости, удобстве, положении, жизни тела. Жива ли душа? Страшнее всего, что, зная все, они не только не противятся и не пресекают неправедно творимое, но и молятся, говорят о Божией Воле… Слова, лишенные смысла и чувства для тех, кто их произносит. Слова, которые произносятся лишь с одной целью – упрочить собственное положение. Поэтому покривить душой, солгать – норма для них. Так, Шуйский после того, как Борис принимает царский венец, очень быстро меняет вектор своих рассуждений:

Ш у й с к и й.

Теперь не время помнить,

Советую порой и забывать.

А впрочем, я злословием притворным

Тогда желал тебя лишь испытать,

Верней узнать твой тайный образ мыслей;

Но вот – народ приветствует царя –

Отсутствие мое заметить могут –

Иду за ним.

В о р о т ы н с к и й.

Лукавый царедворец!

И Шуйский бежит за увенчанным царем поклониться гробам прежних правителей Руси. Он боится, что земной правитель заметит его отсутствие и покарает немилостью, но суда и правды Того, кто все видит и вне, и внутри наших сердец, он не страшится: эгоизм и овеществление притягивают человека к земле, он перестает видеть настоящее, Вечное, и довольствуется временным, земным, видимым.

Неслучайно и тогда, когда Патриарх предлагает остановить Самозванца, выставив в Соборе для народного поклонения чудотворные мощи убиенного царевича, снова «выручил всех Шуйский. Молодец!». Казалось, вот-вот в минуту страшной судьбоносной опасности всем предоставляется шанс вспомнить о главном, не лукавить, признаться, покаяться, очиститься от лжи и тем уменьшить ее вокруг и сделать шаг к добру и победе, но…

К н я з ь Ш у й с к и й.

Святый отец, кто ведает пути

Всевышнего? Не мне его судить.

Нетленный сон и силу чудотворства

Он может дать младенческим останкам,

Но надлежит народную молву

Исследовать прилежно и бесстрастно;

А в бурные ль смятений времена

Нам помышлять о столь великом деле?

…

Но есть на то иные средства – проще. –

Так, государь – когда изволишь ты,

Я сам явлюсь на площади народной,

Уговорю, усовещу безумство

И злой обман бродяги обнаружу.

Привычка «надеяться на человеков». И Шуйский – «молодец»: и царя «спас» за минуту до возможного раскаяния, и перед царем выслужился, показав себя в выгодном свете. Политика. И – трагедия безверия. Трагедия, допустившая страшные времена на Руси потому, что «своя рубашка всегда ближе к телу». Что Шуйскому спасение Руси в свете Промысла Божия? Земное – здесь, дорого и привычно, а Вечное…

Проблема поставлена: слова боярами говорятся верные, участие в обрядах Церкви боярами творится неукоснительно, но… слова, поступки и чувства сердца и мысли не совпадают друг с другом. Неважно, как это по совести – главное – выгодно для собственной политической карьеры. Миновали столетия – но разве не знакома нам и сейчас подобная уютная придворная лисья философия?

Болен безверием, ложью и приспособленчеством этот «слой» нашего общества – значит, больно и все общество, ибо все мы связаны, едины и братья перед Богом, разорвавшие с Ним связь своих душ, променявшие совесть на выгоду.

Может быть, это трагедия тех, кому не достался вожделенный «кусок власти» поболе, и это их обозлило? Может, у других «слоев» общества, представленного Пушкиным, помыслы чисты и поступки честны?

Часть 2. Царская власть.

Каковы  же цари – помазаники Божии – та власть, которая благословлена или попущена Богом? Как они представлены в произведении Пушкина?. Мы видим образы предшествующих царей  бесстрастно и объективно из слов летописи, составленной смиренным Пименом. Он сочувственно говорит о правителях:

Кто выше их? Единый бог. Кто смеет

Противу их? Никто. А что же? Часто

Златый венец тяжел им становился:

Они его меняли на клобук.

Рассказывая о трагедии Иоанна Грозного, Пимен не осуждает жестокого представителя царской власти:

Царь Иоанн искал успокоенья

В подобии монашеских трудов.

…здесь видел я царя,

Усталого от гневных дум и казней.

Грозный, кающийся грешник, помнящий о Царствии Небесном и мечтающий принять монашество, не останавливался в своих злодеяниях. Пимен же показывает удивительное отношение к нему:

И плакал он. А мы в слезах молились,

Да ниспошлет Господь любовь и мир

Его душе страдающей и бурной –

молиться о вразумлении и помощи, чтобы дал Бог сил остановиться, отстать от злодеяний, исправить хотя бы часть соделанного зла. Поразительный путь каждого русского.

Часто приходится слышать сетование на то, что несправедливо нашему замечательному народу все время попадается какое-то «не то» правительство: не так себя ведет, не то делает, не так заботится о народе… А святой инок Пимен с высоты своего идеального жития, обращаясь ко всем нам, советует «молиться о душах их, страдающих и бурных…»

Сын деспота Грозного, тихий и блаженный, словно замаливает вину отца:

А сын его Феодор? На престоле

Он воздыхал о мирном житии

Молчальника. Он царские чертоги

Преобратил в молитвенную келью;

Там тяжкие, державные печали

Святой души его не возмущали.

Бог возлюбил смирение царя,

И Русь при нем во славе безмятежной

Утешилась…

Казалось бы, царь Феодор не совершал великих дел, не устраивал глобальных преобразований, но его образ показывает образ правления в согласии, а не в противоречии с Волей Божией. Результат? «Русь утешилась», а кончина царя была уходом святого. «Уж не видать такого нам царя», – сокрушается смиренный инок, вынося осознанный, прочувствованный в молитвах закономерный итог следующего выбора:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли.

«Мы» – и Шуйские, и Воротынские, и Самозванцы, и простой люд – ибо мы братья, и мы едины и в ответе перед Промыслом Божиим за свои судьбы и судьбу нашей страны.

Борис Годунов. Умнейший и талантливейший правитель. Как отзывается о нем Воротынский, «он умел и страхом, и любовью, и славою народ очаровать».

Когда-то Годунов мечтал, что будет замечательным царем, даст народу множество благ, своевременных и насущных, и смерть маленького нездорового царевича, который не смог бы столько хорошего сделать для России по нездоровью и малости лет, станет просто вынужденной жертвой во имя России.

Сейчас, спустя годы, когда Борис всеми силами стремился воплотить задуманное, царь размышляет:

Достиг я высшей власти;

Шестой уж год я царствую спокойно.

…

Но счастья нет моей душе.

Ни власть, ни жизнь меня не веселят;

Предчувствую небесный гром и горе.

Мне счастья нет.

Борис искренне опечален и недоумевает, почему народ не оценил его благих деяний:

Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить,

Щедротами любовь его снискать –

…

Я отворил им житницы, я злато

Рассыпал им, я им сыскал работы –

…

Я выстроил им новые жилища…

Удивительно, как сам Борис Годунов раскрывает суть проблемы! Четыре раза повторено местоимение «я»: положение, слава, власть для Бориса – не путь служения, не Божие дело для царя, но лишь путь собственной самореализации. Не только не для Бога, но даже не для людей, а чтобы «сыскать любовь». Но «вот черни суд: ищи ж ее любви»: народ упрекает царя и за возникший голод, и за пожар, и за вдовство дочер-невесты – «кто ни умрет, я всех убийца тайный», – сетует Борис.

И все потому, что в народном понимании последствия того, что «прогневали мы Бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу Мы нарекли» – это знак Божия суда: неправедная власть не может принести благо, как бы гуманны ни были ее намерения. Знакомая позиция «цель оправдывает средства» перед Промыслом Божиим обнажает всю свою обманчивую сущность. «Тварь ли я дрожащая или право имею»? – спросит о том же герой Достоевского спустя век. Могу ли я себе позволить кровь «по совести» или во имя блага множества людей? Но дрожать заставляет другое – когда тварь теряет свою связь с Творцом, и все вокруг начинает без покрова Божией Благодати страшить ее до состояния отчаянного ужаса.

Но Борис не законченный злодей, он чувствует вину:

Ах! чувствую: ничто не может нас

Среди мирских печалей успокоить;

Ничто, ничто… едина разве совесть.

…

Но если в ней единое пятно,

Единое, случайно завелося;

Тогда – беда! как язвой моровой

Душа сгорит, нальется сердце ядом,

Как молотком стучит в ушах упрек,

И всё тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах……

И рад бежать, да некуда…. ужасно!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

Совесть (как голос Бога в душе человека) сильнее придуманных кем-то человеческих законов, которые чаще всего, как показывает истории разнообразных переворотов и революций, например, являются лишь официальной ширмой, «разрешающей» жить по греховной самости человеку, закрывшему уши от гласа Божия.

Страшно, что эта «разрешенность» себе чего-то вразрез с Волей Божией приводит к тому, что в человеке переворачиваются вверх дном все ценностные основания его жизни. Так, Борису, по Милости Божией, каждый раз при его появлении в тексте трагедии (а появляется он шесть раз) предоставляется возможность покаяния (об этом чуть позже), но… любовь к власти земной настолько сильнее, что даже в последние минуты перед смертью он думает только о земном:

…Умираю;

Обнимемся, прощай, мой сын: сей час

Ты царствовать начнешь… о Боже, Боже!

Сей час явлюсь перед Тобой – и душу

Мне некогда очистить покаяньем.

Но чувствую – мой сын, ты мне дороже

Душевного спасенья…

…

ты невинен,

Ты царствовать теперь по праву станешь,

Я, я за всё один отвечу Богу…

…

Повремени, Владыко Патриарх,

Я царь еще: внемлите вы, бояре:

Се тот, кому приказываю царство;

Цалуйте крест Феодору… Басманов;

Друзья мои… при гробе вас молю

Ему служить усердием и правдой!

Он так еще и млад и непорочен.

Клянетесь  ли?

«Некогда очистить душу покаяньем» царю Борису, хотя через самое малое время душе его нераскаянной придется трепетать пред Тем, Кого он сейчас так небрежно отодвинул на второй план, отверг. Смерть – наш экзамен перед Богом. И на этом экзамене мы отвечаем все то главное, что «выучили» в течение жизни.

Годунов и знает, и понимает все, но вновь перед ликом смерти показывает, к чему было привязано его сердце, чему служило. С одной стороны, он безмерно, жертвенно любит сына: «Я, я за все один отвечу Богу». Душа Бориса чувствует, что невинно пролитая кровь убиенного царевича по Промыслу Божию не может не быть «отомщена», но… Любящий отец стремиться уберечь и защитить своего сына, юного царевича Феодора, не собственным покаянием, которое, по Милости Божией, могло бы остановить действие зла, впущенного в мир грехом Бориса. Годунов и при последних вспышках жизни свято оберегает свое земное сокровище – власть. Он дает сыну действительно мудрые советы о том, как править и на что обратить внимание, чтобы правление это стало успешным, завещает жить целомудренно и беречь мать, но… Ни слова о вере. Нет и отцовского благословения (его крепость для царя Бориса, видимо, меньше, чем клятва бояр, которую он заставляет дать и целовать крест, присягая на верность Феодору.

Защитит ли его сына клятва изменчивых бояр, живущих для своей выгоды и способных перешагнуть через все и всех, кто этому мешает, если наберутся решимости?

Финал показывает, что промысел Божий вернул все, выбранное царем Борисом, на круги своя: царевич Феодор зверски убит боярами, присягнувшими Самозванцу (а Годунов был тоже своего рода самозванцем на троне) – как когда-то был убит маленький царевич Димитрий. К Господу царь Борис так и не припал, так и не попросил, так и не вручил Ему ни сына, ни трон, ни страну. Покаяние не совершилось – нечем остановить шествие зла в мире.

И зло является на русскую землю в облике нового Самозванца – Лжедмитрия.

Часть 3. Самозванец.

Гришка Отрепьев, беглый черноризец, Лже-Дмитрий, Самозванец – одно и то же лицо.

Человек ловкий, отважный, авантюрист. Он, давший обет Богу, сделал это будто бы формально, без сердца, по какой-то причине устроившись в монастыре: его мечты и внутренняя скорбь совсем не соответствует настрою монашествующего.

Г р и г о р и й (Пимену)

Как ве­село про­вел свою ты мла­дость!

Ты во­евал под баш­ня­ми Ка­зани,

Ты рать Лит­вы при Шуй­ском от­ра­жал,

Ты ви­дел двор и рос­кошь И­оан­на!

Счас­тлив! а я, от от­ро­чес­ких лет

По ке­ли­ям ски­та­юсь, бед­ный инок!

За­чем и мне не те­шить­ся в бо­ях,

Не пи­ровать за цар­скою тра­пезой?

Ус­пел бы я, как ты, на ста­рость лет

От су­еты, от ми­ра от­ло­жить­ся,

Про­из­нести мо­нашес­тва обет

И в ти­хую оби­тель зат­во­рить­ся.

Григорий так жалеет свою «загубленную» молодость, так хочется ему еще многое повидать и попробовать! Возможно, не случайно, возможно, по молитвам смиренного монаха Пимена, посылается Григорию трижды вещий сон:

Мне сни­лося, что лес­тни­ца кру­тая

Ме­ня ве­ла на баш­ню; с вы­соты

Мне ви­делась Мос­ква, что му­равей­ник;

Вни­зу на­род на пло­щади ки­пел

И на ме­ня ука­зывал со сме­хом,

И стыд­но мне и страш­но ста­нови­лось –

И, па­дая стрем­глав, я про­буж­дался….

И три ра­за мне снил­ся тот же сон.

Не чуд­но ли?

Причем сам Григорий понимает и точно называет суть происходящего: «…мой покой бесовское мечтаньеТревожило, и враг меня мутил», на что Пимен тут же дает ему совет-благословение: «Младая кровь играет. Смиряй себя молитвой и постом, И сны твои видений легких будут Исполнены..».Сталкиваются духовная мудрость, покорная своему завещанному от Бога долгу, и самостное желание человека, прельщенного бесовским вмешательством.

М.М.Дунаев отмечает: «Предупреждённый о падении, Григорий всё же бросает вызов судьбе, пренебрегая духовным наставлением, которое дал ему мудрый старый монах.

Григорию не дано влиять на ход истории, от него зависело лишь дать согласие стать орудием Промысла, орудием кары, о чём он сам и не догадывался. В пространстве личных действий он лишь потворствует своему греху, но не в его власти соединение этого греха с судьбой народа: удастся ли его самозванство — зависит уже от причин иного уровня. Пушкин исследует эти причины».

Позиция Григория – Лжедмитрия также знакома. Он, мечтая по молодости лет о впечатлениях, славе, любви – все тех же земных сокровищах для себя, – отрекается от Бога, бежит из монастыря, предает свою страну и народ – становится дважды предателем. Но как виртуозно он оправдывает этот выбор «высокой», «благой» целью:

Г р и г о р и й.

Бо­рис, Бо­рис! всё пред то­бой тре­пещет,

Ник­то те­бе не сме­ет и на­пом­нить

О жре­бии нес­час­тно­го мла­ден­ца –

А меж­ду тем от­шель­ник в тем­ной келье

Здесь на те­бя до­нос ужас­ный пи­шет:

И не уй­дешь ты от су­да мир­ско­го,

Как не уй­дешь от Божь­его су­да.

Григорий мнит себя карающим мечом в руках Провидения, но, ослепленный своим грехом и желанием, не может понять и допустить в болезненной самости, что Бог попустил ему стать на этот путь и что в основе его «благородной миссии» – грех его предательства и лжи. А такое основание не может привести ни к чему хорошему и прочному. Но Самозванец слишком упоен и окрылен своим успехом. В Польше он усугубляет свое предательство не только тем, что собирает вражеское войско на свою страну и народ, но и обещает католическому священнику «продать» и душу своего народа:

С а м о з в а н е ц.

Нет, мой отец, не бу­дет зат­рудненья;

Я знаю дух на­рода мо­его;

В нем на­бож­ность не зна­ет ис­ступ­ленья:

Ему свя­щен при­мер ца­ря его.

Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.

Ручаюсь я, что прежде двух годов

Весь мой народ, вся северная церковь

Признают власть наместника Петра.

P a t e r.

Вспо­мощес­твуй те­бе свя­тый Иг­на­тий,

Ког­да при­дут иные вре­мена.

А меж­ду тем не­бес­ной бла­года­ти

Таи в ду­ше, ца­ревич, се­мена.

Прит­ворс­тво­вать пред ог­ла­шен­ным све­том

Нам иног­да ду­хов­ный долг ве­лит;

Твои сло­ва, де­янья су­дят лю­ди,

На­меренья еди­ный ви­дит Бог.

Как видим, снова «разрешенная во благо» ложь, притворство. Все те же слова, не совпадающие с мыслями и чувствами. И снова – слова о Боге и Его Благодатной поддержке. Снова «цель, оправдывающая средства».

Но Лже-Дмитрий идет еще дальше в своей лживой позиции. Мы видим, как стекаются к нему опальные русские в надежде на изменение своей участи: Курбский, Хрущев, казаки. Наблюдаем, как Самозванец играет роль доброго и щедрого царя, награждая жалованием вперед или богатым перстнем за малейшую услужливость «спасенному великому князю московскому».

Хотя вскоре его патриотический настрой охлажден новым пожаром – пожаром любви к гордой и корыстной полячке Марине Мнишек. И перед нами еще раз раскрываются желания Самозванца – получать наслаждения только для себя:

С а м о з в а н е ц.

Что Го­дунов? во влас­ти ли Бо­риса

Твоя лю­бовь, од­но мое бла­женс­тво?

Нет, нет. Те­перь гля­жу я рав­но­душ­но

На трон его, на царс­твен­ную власть.

Твоя лю­бовь… что без нее мне жизнь,

И сла­вы блеск, и рус­ская дер­жа­ва?

В глу­хой сте­пи, в зем­лянке бед­ной – ты,

Ты за­менишь мне цар­скую ко­рону,

Твоя лю­бовь…

Забыты и «благая цель», и даже корысть… Но не такова Марина. Ей не нужна любовь. Ей нужна Москва и ее престол. Власть. Российская корона.

Марина.

Знай: отдаю торжественно я руку

Наследнику московского престола,

Царевичу, спасенному судьбой.

Поэтому признание Самозванца пред его «единственной святыней» – возлюбленной Мариной, – что он бедный беглый черноризец, повергает ее в негодование и желание уязвить, отомстить за попранную спесь польской красавицы. Марина его и оскорбляет, и пугает тем, что пред всеми раскроет его страшную тайну. Несмотря на первый испуг, Самозванец собирает всю волю в кулак:

С а м о з в а н е ц.

Не мнишь ли ты, что я те­бя бо­юсь?

Что бо­лее по­верят поль­ской де­ве,

Чем рус­ско­му ца­реви­чу? – Но знай,

Что ни ко­роль, ни па­па, ни вель­мо­жи –

Не ду­ма­ют о прав­де слов мо­их.

Ди­мит­рий я, иль нет – что им за де­ло?

Но я пред­лог раз­до­ров и вой­ны.

Им это лишь и нуж­но, и те­бя,

Мя­теж­ни­ца! по­верь, мол­чать зас­та­вят.

Про­щай.

Марина не упустит лакомый кусоки готова «об­ман от­важный обес­пе­читьУпор­ною, глу­бокой, веч­ной тай­ной» ради Московского престола. Самозванец одинок и так же нужен полякам только для их собственных целей и желаний – Промысел Божий снова справедлив. Предателя ждет предательство.

Теперь, подступая к границе России, Самозванец нерадостен, чем чрезвычайно удивляет Курбского, ликующего в предвкушении возвращения на Родину с важной миссией спасения истинного царя.

К у р б с к и й.

Ужель и ты не ве­селишь­ся ду­хом?

Вот на­ша Русь: она твоя, ца­ревич.

Там ждут те­бя сер­дца тво­их лю­дей:

Твоя Мос­ква, твой Кремль, твоя дер­жа­ва.

С а м о з в а н е ц.

Кровь рус­ская, о Курб­ский, по­течет –

Вы за ца­ря подъ­яли меч, вы чис­ты.

Я ж вас ве­ду на брать­ев; я Лит­ву

Поз­вал на Русь, я в крас­ную Мос­кву

Ка­жу вра­гам за­вет­ную до­рогу!…

Казалось бы, вот оно – понимание, раскаяние, но… Снова Лже-Дмитрий использует излюбленный прием: маскирует истинные мотивы «приличными» и даже «высокими» оправданиями:

Но пусть мой грех па­дет не на ме­ня –

А на те­бя, Бо­рис-ца­ре­убий­ца! –

Впе­ред!

Причем к этому приему «маскировки» истины под «приличие» присоединяется еще один популистский прием, весьма современный. Боярин Пушкин в беседе с Басмановым очень точно раскрывает источник силы Самозванца:

Но зна­ешь ли, чем силь­ны мы, Бас­ма­нов?

Не вой­ском, нет, не поль­скоюпо­могой,

А мне­ни­ем; да! мне­ни­ем на­род­ным.

И это мнение формируется и используется для достижения власти, потому что народ не думает, он оценивает: кто из правителей «добрее»? Кто больше дает – тот и лучше, тот и выгоднее. То же стяжание сокровищ на земле…

П у ш к и н (на ам­во­не).

Мос­ков­ские граж­да­не,

Вам кла­нять­ся ца­ревич при­казал.

(Кла­ня­ет­ся.)

Вы зна­ете, как Про­мысел Не­бес­ный

Ца­реви­ча от рук убий­цы спас;

Он шел каз­нить зло­дея сво­его,

Но Бо­жий суд уж по­разил Бо­риса.

…

Ди­мит­рий к вам идет с лю­бовью, с ми­ром.

…

Мир ве­да­ет, сколь мно­го вы тер­пе­ли

Под влас­тию жес­то­кого при­шель­ца:

Опа­лу, казнь, бес­честие, на­логи,

И труд, и глад – всё ис­пы­тали вы.

Ди­мит­рий же вас жа­ловать на­мерен,

Бо­яр, дво­рян, лю­дей при­каз­ных, рат­ных,

Гос­тей, куп­цов – и весь чес­тной на­род.

Вы ль ста­нете уп­ря­мить­ся бе­зум­но

И ми­лос­тей кич­ли­во убе­гать?

Но он идет на царс­твен­ный прес­тол

Сво­их от­цов – в соп­ро­вож­деньигроз­ном.

Негне­вай­те ж ца­ря и бой­тесь Бо­га.

Ца­луй­те крест за­кон­но­му вла­дыке;

Но все возвращается Божиим Промыслом на круги своя. Лже-Дмитрий, ратовавший за справедливое возмездие для цареубийцы Бориса, сам становится виновником убийства царевича Феодора. Собравшийся у царских палат народ понимает, что его снова обманули и что власть Самозванца так же жестока и кровава, как и власть Годунова. И так же неправедна, если не более: новый цареубийца привел в свою страну иноземных захватчиков – и чего-то хорошего ожидать от них не приходится.

Часть 4. Власть духовная и промысел Божий.

«Как тяжела ты, шапка Мономаха!» – восклицает царь Борис. Но в трагедии А.С.Пушкина представлены и те, кто, словно второе крыло, был опорой царской власти во все самые трудные моменты жизни (Патриарх), и те, кто, не имея власти в прямом значении этого слова, нес на своем примере бесстрастную власть духа, проливающую свет истинного понимания на происходящие события и помогающую осознать их в контексте над-человеческой, Вечной истории (монах –летописецНестор и юродивый Николка).

Пимен весь устремлен к Богу. Ему, как монаху-молитвеннику, открыты тайны прошлого и прозрение будущего. Он относится к своему труду как к «долгу, завещанному от Бога». Его задача – сохранить незапятнанную, правдивую историю в летописи народа:

Да ве­да­ют по­том­ки пра­вос­лавных

Зем­ли род­ной ми­нув­шую судь­бу,

Сво­их ца­рей ве­ликих по­мина­ют

За их тру­ды, за сла­ву, за доб­ро –

А за гре­хи, за тем­ные де­янья

Спа­сите­ля сми­рен­но умо­ля­ют.

Смиренный молитвенник не равнодушен к людям и злу, что видно из его слов о жизни Грозного и его сына Феодора, об общем грехе признания «владыкою» цареубийцы. И Григорий заблуждается, когда думает, что Пимен «добру и злу внимает равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева». Бесстрастие и неосуждение Пимена происходят от постоянного памятования о присутствии Бога в жизни человека. Он понимает, насколько разрушителен грех как для одного человека, так и для всего общества в целом, где все люди связаны между собою, и чувства, мысли, поступки одного неизбежно приведут к последствиям, которые коснутся и остальных в общей системе Вечного Мирозданья. Он понимает, что рано или поздно каждый человек оставит тот видимый привычный мир, в котором он держался за свои сокровища и умозаключения и предстанет пред Высшим Нелицеприятным Судией. И самое большое, что может сделать православный монах в ответ на человеческие прегрешения – молиться Богу о вразумлении заблудших, помиловании и спасении всех нас, грешных.

М.М.Дунаев так говорит о бесстрастной власти духа в образе Пимена: «Как кротко, смиренно и безосудно поминает он тёмные деянья людские. Вот где полнее, чем в долгих рассужденьях, раскрывается порою истинная суть православного мирочувствия.

Именно старому монаху дано в трагедии прозреть пророчески грядущее: близкие беды народа, страны. Ещё монах Григорий даже не подозревает о своей судьбе, а старик уже видит неизбежность испытаний и называет ясно причину:

О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы Бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.

Старик-летописец говорит вполне определенно: мы. Он не отделяет себя от общего грехопадения народного, хотя лично он в том грехе вовсе и невиновен. Вот проявление соборного сознания, истинного целомудрия. Личная совесть монаха может быть вроде вполне спокойна. Но он несёт в себе совесть единства людей, народа, и эта совесть уже предрекает возмездие за грех всеобщий. В этом “мы” отразился и главный принцип пушкинского исторического мышления: взгляд на историю как на целостное нераздельное действие воли народной, её взаимодействие с волею Вседержителя или противодействие ей. Личные усилия или стремления, направленные на частные цели, имеют при этом весьма малое значение — то лишь историческая суета, поверх которой проявляет себя Промысл Божий. Поэтому “мы” обращает взор на происки внутренних причин совершающегося, а не на внешнее, не на “происки врагов”. Враги слетятся, но позднее, когда организм народный будет достаточно ослаблен собственной греховностью».

Вот оно: не внешние враги – наша главная беда, а тот грех, который умножает зло в нас и вокруг. Свою страну разрушаем мы сами – грехом, корыстью, ложью, внутренними нестроениями, бездумным потворством безнаказанному совершению зла прежде всего в самих себе – частыми сделками с собственной совестью, забвением Бога.

Характер летописца Пимена цельный, глубокий. В нем все гармонично и нет противоречий и разделения между чувством, мыслями и поступками. Его слова наполнены именно тем смыслом, какой они имеют и неизменно освящены Истиной Священного Писания и Святоотеческого Предания. Он не ищет славы для себя, его Сокровище – не на земле, и ему нечего страшиться и незачем лгать. Он только живет в согласии с Волей Божией:

… Не­даром мно­гих лет

Сви­дете­лем Гос­подь ме­ня пос­та­вил

И книж­но­му ис­кусс­тву вра­зумил;

… Да ве­да­ют по­том­ки пра­вос­лавных

Зем­ли род­ной ми­нув­шую судь­бу.

Поэтому и молодого Григория Пимен научает, как своего будущего преемника, в преддверии будущего ухода в Вечность:

В ча­сы

Сво­бод­ные от под­ви­гов ду­хов­ных

Опи­сывай не мудрствуя лу­каво

Всё то, че­му сви­детель в жиз­ни бу­дешь:

Вой­ну и мир, уп­ра­ву го­суда­рей,

Угод­ни­ков свя­тые чу­деса,

Про­рочес­тва и зна­менья не­бес­ны…

«Не мудрствуя лукаво» – не привнося своего, не нарушая Воли Божией, но чутко и молитвенно стараясь ее постигать и устраивать свою жизнь в соответствии с нею. Это та наивысшая духовная, нравственная, праведная высота, которая говорит как власть имеющая, но власть эта – не власть земного закона. Это Власть Вечных Законов. Эта власть не борется ни за трон, ни за собственный статус, ни за признание и любовь народную. Она лишь служит непреходящему Вечному Идеалу, Истине, и самой жизнь своей в этой земной жизни, полной искушений, падений и греха, напоминает о главном предназначении человека – жить в согласии с правдой и Волей Божией, не только в истории времени нынешнего, но и в сверхисториивне-временной, над-временной, Вечной. Это и утверждение Пушкиным того огромного значения роли Церкви в жизни нашего человека и общества – хранить Свет Истины и, подобно духовному маяку, освещать ослепленным тьмой греха и само- и славолюбия людям дорогу ко спасению.

Еще один персонаж трагедии, имеющий власть духовную, гонимый и унижаемый даже злыми детьми – юродивый Николка. Юродивые всегда особо почитались в русском народе как молитвенники, наиболее близкие к Богу. Они настолько не привязаны к земным сокровищам, что не имеют не только собственного дома, имущества и одежды, но – даже собственного разума. Но Господь Справедлив – Он дает забывшим о себе ради Него разуметь Тайны Своей Божией воли. Это Николка, нисколько не боясь грозного Бориса, который за малейшее «смутное» слово подверг казням непокорный московский люд, спокойно вещает ему Волю Божию: «Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит». И сила этой духовной власти такова, что она гасит ярость и в мятущейся душе царя Бориса: свет Божией Истины через слова Николки высветил для Годунова все темные уголки души:

Ц а р ь.

Ос­тавь­те его. Мо­лись за ме­ня, бед­ный Ни­кол­ка.

Сила бесстрастной власти духовной на земле в том, что она помогает человеку, ослепленному грехом, увидеть язвы его больной скорбящей души, изуродованной грехом. Увидеть – чтобы понять правду о себе, ужаснуться и – захотеть измениться.

Но что тебе дороже, человек? Захочешь ли ты измениться, пойти против земных страхов, исцелить свою душу? Или твой греховный плен по воле твоей останется Вечным?..

Царь Борис свой выбор сделал. И выбор этот ударил прежде всего по тем, кто был рядом: семье, сыну, всему народу русскому.

Хотя Милосердный Господь дает возможность покаяния несчастному грешнику не один, но множество раз. И рядом всегда помощник, представитель той духовной власти, которая пытается дать непреходящую опору и поддержку власти царской – настолько, насколько она захочет это понять и вместить.

Патриарх, как представителя не только власти духа, но и власти Церковной, присутствует рядом с царем Борисов во все важные моменты его правления и жизни. Причем он нечасто говорит, но уже одно его присутствие – это возможность остальным (и прежде всего Борису Годунову) осознать свои поступки в контексте Вечной, а не сиюминутной истории. Патриарх – зримый свидетель существования Воли Божией, призыв (гласный и негласный) к покаянию и спасению. Он вынужден взаимодействовать с царем Борисом и на уровне государственной власти, но цель этого взаимодействия, опять же, – согласование земной жизни граждан государства с неизменными Законами Создателя.

Позволю себе процитировать довольно пространный отрывок из рассуждений Дунаева М.М. об изображении действия Промысла Божия в трагедии «Борис Годунов»: «История есть процесс движения отпавшего от Бога человечества к новому соединению с Творцом через череду повторных отступлений, ошибок, падений, совершённых в силу повреждённости натуры грехопадением, и восстаний, побуждаемых стремлением ко спасению, — в конкретных обстоятельствах воплотившихся.

Грех убийства переходит на весь народ после того, как он избирает Бориса своим владыкой. Борис же совершает не просто обычное уголовное преступление, он противостаёт воле Божией, поскольку он покушается на жизнь, волею именно Творца, а не слепого случая предназначенную на царство. У Бога ничего случайного нет.

В. Непомнящий точно заметил (как и вообще глубже прочих исследователей понял своеобразие драматургической системы Пушкина), что Борису несколько раз предоставляется возможность покаяться в грехе и тем изменить ход истории, над которой тяготеет нераскаянное убийство, но каждый раз он отвергает дарованное, и история движется к непреложному страшному возмездию.

Впервые данную ему возможность царь упускает в момент тронной речи — в сцене “Кремлевские палаты”. Вернее сказать: он не приемлет дара покаяния. И за этим следует первый толчок к роковому возмездию истории. Именно в следующей сцене Григорий замышляет присвоить себе имя убиенного царевича. Там же, в келье Чудова монастыря, побуждаемый соборной совестью, монах-провидец предрекает и тяжкое горе всему народу.

Пушкин глубоко исследует стихию исторической жизни, показывая, как слепые и безрассудные в высшем смысле интересы могут действовать на низшем уровне, временно достигая успеха своих частных целей. Такова судьба Самозванца. Не желающий сознавать волю Творца, он уже тем обрекает себя, но, временно торжествуя, ловко обходит все возникающие на его пути препятствия. Он не догадывается, что ему “позволяет” успешно действовать нераскаянность Бориса, а не его собственная воля.

В трагедии “Борис Годунов” мы видим как бы параллельное развитие истории и сверхистории, мельтешение исторической суеты и поступь Высшей воли. Каждый из персонажей определенным образом связан с обоими уровнями. Григорий, слепое орудие сверхистории, от сцены к сцене восходит по лестнице личной удачи. Борис, обладающий возможностью изменить ход сверхистории духовным воздействием через покаяние, — слепо продолжает бороться с конкретными обстоятельствами, заглушая в себе мрачные предчувствия. Монолог Бориса в сцене “Царские палаты” — прекрасный образец психологического самооправдания, когда причина всех бед видится не в собственной греховности, а во внешних обстоятельствах.

История же низшего уровня идёт тем временем своим чередом. Самозванец является в Польше, начинает готовиться к походу на Москву, заводит любовную интригу с дочерью принявшего его Мнишка, о появлении Самозванца узнают в Москве, Шуйский сообщает о том Борису, Самозванец ведёт полки через границу.

А Борису предоставляется вторая возможность изменить ход истории: в Царской Думе Патриарх рассказывает о явлении чудес у могилы царевича Димитрия, предлагая перенести останки в Москву, признав в них святые мощи. То есть прославить царевича в лике святых как безвинно убиенного. И тем всенародно покаяться в совершенном злодействе? Да, такова простая логика. Патриарх здесь предстаёт одним из тех посланцев, которые объявляют волю Божию.

Ведь тут сообщается именно о воле Творца, поскольку совершаемые чудеса ни о чем ином поведать и не могут.

В чудесах у мощей царевича зримо проявляется логика сверхистории. Но ей противостоит логика исторической суеты. С точки зрения этой низшей логики — Патриарх предлагает нечто нелепое: признание чудес, через что подтверждение совершённого преступления станет и приговором Борису. С точки зрения логики высшей — Патриарх предлагает наимудрейший выход из грозящей бедою ситуации: преодолением греха в покаянии спасти страну.

Положение критическое. В продолжение рассказа Патриарха царь бледнел и с лица его капал крупный пот, все замерли, боясь шевельнуться. Все прекрасно понимали, о чём идет речь. Виртуоз политической интриги Шуйский ловко предлагает принять логику исторической суеты, чем вызывает всеобщее облегчение и одобрение одного из бояр. Они радуются, не понимая: выручил, но направил страну к гибели. Воля Божия была откровенно отринута.

И следующая сцена — как следствие предыдущей: поражение Царского войска. Сверхистория также идёт своим чередом. Далее — на площади перед собором в Москве — подтверждение высшего приговора: юродивый, еще один известитель воли Божией, сообщает эту волю: “Нельзя молиться за царя Ирода (в данной ситуации: Бориса. — М.Д.) — Богородица не велит”. Горний мир отворачивается от Бориса. Он обречён. Самозванец может теперь побеждать или терпеть поражения — это уже не имеет значения.

Борису в последний уже раз даётся возможность переменить ход событий, спасти царство и сына-наследника: на пороге смерти он может и должен принести последнее покаяние, очистив душу. Но вместо этого, подчиненный логике иной, он начинает давать наставления Феодору. Советы те поражают глубиной, государственной мудростью, нравственной чистотой даже — в иной ситуации они могли бы принести многие добрые плоды. Но теперь всё тщетно.

В следующей сцене расплата за нераскаянность: измена Басманова, а затем народный бунт, подогреваемый боярами, и гибель молодого царя.

Логика сверхистории обращена не на отдельных конкретных людей, но на единство народное. Поэтому и грех одного человека может быть возложен на всё единство. Поэтому и кара настигает не одного Бориса. Логика сверхистории обращается против царства и поражает оставленного во главе этого царства сына-преемника.

Убийство царевича-наследника Борисом возвращается таким же убийством, которое может начать новую череду событий, в глубине судьбы народной творящихся. Грех нового убийства будет возложен прежде всего на нового царя — Самозванца, ибо ему таким образом расчищается дорога к власти».

Никто, пожалуй, ни до Пушкина, ни после не открыл так прозорливо эту взаимосвязь человеческой жизни (в согласии или в противоречии с Волей Божией и духовными Законами) и последствиями человеческих поступков, явное действие Промысла Божия в нашей жизни как сверх-исторической и сверх-человечески справедливой силой.

Урок для всех нас: видим ли мы это в своей жизни, чувствуем ли, решились ли жить в согласии со своим Творцом?

Часть 5.  Народ.

Очень часто приходится слышать сетования о том, что-де наш бедный многострадальный народ, талантливый, терпеливый, могучий и прекрасный, всегда как-то незаслуженно имеет какое-то «не то правительство», что он «заслуживает большего» и устал страдать под игом нечистоплотных и корыстных представителей сильных мира сего.

В трагедии А.С.Пушкина «Борис Годунов» это проблемное утверждение получает довольно неожиданное для большинства освещение.

Обратимся к тексту.

В начале повествования автор показывает, как народ в едином устремлении идет к Новодевичьему монастырю, чтобы просить Бориса принять царский венец. С одной стороны, все достаточно умилительно: монастырь – центр православного бытия православного русского народа, народ всем миром молится в трудной ситуации…

Но вот мы видим представителей народа. Народ в изображении Пушкина – это не безликая масса:портреты многих даны выпукло, ярко, индивидуально.Причем очень верно подмечено, что люди мало понимают суть происходящего – они лишь наблюдают со стороны:

О д и н (ти­хо).

О чем там пла­чут?

Д р у г о й.

А как нам знать? то ве­да­ют бо­яре,

Не нам че­та.

…

О д и н.

Все пла­чут,

Зап­ла­чем, брат, и мы.

Д р у г о й.

Я си­люсь, брат,

Да не мо­гу.

П е р в ы й.

Я так­же. Нет ли лу­ку?

Пот­рем гла­за.

В т о р о й.

Нет, я слю­ней по­мажу.

Что там еще?

П е р в ы й.

Да кто их раз­бе­рет?

Н а р о д.

Ве­нец за ним! он царь! он сог­ла­сил­ся!

Бо­рис наш царь! да здравс­тву­ет Бо­рис!

Все то же безверие, несоответствие чувств и действий, отсутствие собственного понимания ситуации, внешняя обрядовость действий – пустая и бессодержательная. А мы ведь помним, что народ сейчас должен молиться Богу о согласии Бориса на трон! И в народе все та же «политика»: мы ни при чем, от нас ничего не зависят, какие-то «они» там все сделают, но мы присутствуем и делаем здесь, на месте, то же, что и все – даже глаза «помажем» или «потрем», чтобы «соответствовать»… Знакомо? Грустно…

А вот равнина под Новгород – Северским, битва с войсками Самозванца. И – русские бегут» Почему? Немцы не в силах понять, упрекают их в трусости. А вот один голос из народа: «Ква! ква! те­бе лю­бо, ля­гуш­ка за­мор­ская, ква­кать на рус­ско­го ца­реви­ча; а мы ведь пра­вос­лавные». Православные – значит, не можем идти против Помазанника Божия – чудом спасшегося царевича Димитрия.

Это благоговение перед законным царем – батюшкой настолько сильно, что готово поставить под сомнение все, что идет в разрез с пониманием народным. Вот мы слышим диалог простых людей у собора:

Д р у г о й.

Обед­ня кон­чи­лась; те­перь идет мо­лебс­твие.

П е р в ы й.

Что? уж прок­ли­нали то­го?

Д р у г о й.

Я сто­ял на па­пер­ти, и слы­шал, как ди­акон за­вопил:

Гриш­ка От­репь­ев – Ана­фема!

П е р в ы й.

Пус­кай се­бе прок­ли­на­ют; ца­реви­чу де­ла нет до От­репь­ева.

…

Д р у г о й.

А ца­реви­чу по­ют те­перь веч­ную па­мять.

П е р в ы й.

Веч­ную па­мять жи­вому! Вот ужо им бу­дет, без­божни­кам.

«Добрый» спасшийся «законный наследник» безоговорочно победил цареубийцу Бориса во мнении народном, как и ожидали бояре. Удивительно, что в этой сцене и симпатии «нашего православного» народа не на стороне Церкви, а на стороне «спасшегося царевича». Проще поверить в чудо и в то, что кто-то «добрый» сейчас придет и спасет нас, чем послушать Глас Божий, через Церковь вещающий к народу, осмыслить происходящее, взять ответственность на себя, поступить по правде.

Такой народ получает то, чего «хотел». Им просто манипулировать. Уже подкупленный обещаниями благодеяний Лже-Дмитрия, народ готов за него в огонь и в воду, и фанатичное обожание, ослепляя, снова не дает увидеть, что в светлое будущее мы стремимся, наступая на те же грабли: хотим очистить мир от зла, совершая новое «справедливое» зло:

М у ж и к  н а  а м в о н е.

На­род, на­род! в Кремль! в цар­ские па­латы!

Сту­пай! вя­зать Бо­рисо­ва щен­ка!

Н а р о д (не­сет­ся тол­пою).

Вя­зать! то­пить! Да здравс­тву­ет Ди­мит­рий!

Да гиб­нет род Бо­риса Го­дуно­ва!

А вот диалог под окном плененных детей Бориса:

О д и н.

Брат да сес­тра! бед­ные де­ти, что пташ­ки в клет­ке.

Д р у г о й.

Есть о ком жа­леть? Прок­ля­тое пле­мя!

П е р в ы й.

Отец был зло­дей, а дет­ки не­вин­ны.

Д р у г о й.

Яб­ло­ко от яб­ло­ни не­дале­ко па­да­ет.

Все ненавистно народу в память о цареубийце. В своей ненависти они не замечают, как их ненависть так же желает смерти и потворствует смерти царевича Феодора и Марии Годуновых.

Народ свято верит, что уж новая-то власть будет, наконец, лучше прежней, но…

Зверски убиты царица и царевич. Вновь – цареубийство. Вновь – ложь:

(От­во­ря­ют­ся две­ри. Мо­саль­ский яв­ля­ет­ся на крыль­це.)

М о с а л ь с к и й.

На­род! Ма­рия Го­дуно­ва и сын ее Фе­одор от­ра­вили се­бя ядом. Мы ви­дели их мер­твые тру­пы.

(На­род в ужа­се мол­чит.)

Что ж вы мол­чи­те? кри­чите: да здравс­тву­ет царь Ди­мит­рий Ива­нович!

На­род без­молвству­ет.

Это безмолвие народа трактовали по-разному. Одни считали, что народ молчит в оцепенении от ужаса, что новый царь оказался столь же кровав и лют, как и предыдущий, если не больше, и народ понимает, что ожидание светлого будущего так и не станет реальностью.

Активные борец за революционно настроенное сознание В.Г.Белинский видит в таком финале глас Немезиды – богини мщения (!), грозное предупреждение узурпаторам о том, что народное недовольство вот-вот прорвется стихийным безудержным бунтом и сотрет в праведном гневе с лица земли всякую неправедную власть.

А известный глубоко размышляющий литературный критик В.Непомнящий раскрывает смысл финальной сцены «Народ безмолвствует» как глубинное потрясение: «Господи, что же мы наделали!» и что за этим стоит идея всенародного покаяния, означающая не просто «биение себя в грудь и поливание грязью», но изменение сознания и жизни, освобождение от греха и неправедности.

Гений Пушкина под несомненным влиянием Промысла Божия не дает ответа, оставляя вопрос открытым. Почему? Жизнь рода человеческого продолжается. Одно историческое время сменяет другое, и видимый исторический процесс человеческой истории показывает, что мы так и не ответили на этот вопрос всем народом. Тому свидетельство – множество трагедий как после правления Бориса Годунова и Лже-Дмитрия, так и после выхода в свет пророческой трагедии А.С.Пушкина.

До сих пор этот вопрос стоит перед нами. Именно перед нами, как сказано словами смиренного молитвенника Пимена, прозревшего Божию правду. Вернемся ли мы к своему Создателю, начнем ли жить в согласии с Его благой волей о нас, – или так и будем терпеть и страдать, сетуя на несправедливость исторических времен и властей, в разрыве с Его волей и в самочиннном противодействии Божиему промыслу.

Что победит: вера или безверие? Самость или любовь и смирение? И этот вопрсодинаков обращен к представителям любого «слоя» нашего общества: власти светской и Церковной, представителям интеллигенции и простого народа, молодым и умудренным – ко всем. Ибо над всеми и со всеми нами Бог и Божие Провидение. И пока мы отвергаем Его гармонию, в безумной гордости творения отвергая Благого Творца, мы не даем Его Благой Воле впустить эту гармонию в нашу жизнь – ломаем Ее очередными грехами, бунтами, своекорыстными идеями, «приличными» ширмами неприличных поступков, хотя и знаем уже, «кто виноват» и «что делать»».

 

                                                                                                                                                                                        Инна Маковская,

                                                                                                                                                                          фото: Виктория Алексеева