К 30-летию священнической хиротонии предлагаем Вашему вниманию интервью протоиерея Александра Белого, собранное из материалов разных лет и опубликованное в епархиальном журнале «Врата» № 2 за 2019 год.

– Отец Александр, поделитесь, пожалуйста, своей историей прихода к вере и к выбору священнического служения? Сыграла ли роль в этом семья, в которой Вы воспитывались?

– Никаких разговоров о вере в нашей семье не было, и об учившемся в семинарии деде старательно умалчивали. Но религиозное чувство живет в каждом человеке, и прорастание этого семени зависит от вовремя пролитых дождей или несвоевременно пришедшей засухи.

У нас было уже двое детей, когда мы познакомились с семьей священника, дочь которого поступила в музыкальную школу, где фортепиано преподавала моя жена. Дальше были книги, которых у отца Иакова вполне хватало на наш открывшийся голод. Евангелие с первых страниц произвело на меня неизгладимое впечатление – как-то сразу, всеми клетками почувствовал, что это глаголы Божии. Через полгода я оставил высокооплачиваемую по тем временам работу на угольном разрезе и трудился сторожем в храме. Люба преподавание в музыкальной школе совмещала с пением на клиросе. В нашем провинциальном приходе довелось пройти все стадии «карьерного роста» – от сторожа-истопника до старосты. Через несколько лет воцерковились мои родители и близкие родственники.

– Ваши родственники пришли в храм благодаря Вашим усилиям?

– Обретение веры – это таинство, не подвластное рациональным объяснениям. Человек, прошедший полный и подробный курс оглашения, может так и не стать верующим, а другой, услышав лишь одно вовремя произнесенное слово, воцерковляется раз и навсегда. Убеждать неверующих не нужно – я в этом уверен. Нужно отвечать на вопросы, если человек их задает, но убеждать – это, как правило, бесполезно. Нельзя научить вере: она обретается личным опытом, который у всех разный. Для одного человека отправной точкой послужило пережитое горе, для другого – неожиданное счастье, третий встретил удивительного священника или верующего мирянина, четвертый мучительно искал смысл жизни… и так далее. Я никогда не навязывал своим близким свою веру, говорил о христианстве только тогда, когда спрашивали. Всем нам хочется, чтобы родственники и друзья стали верующими людьми. Но смирим наше доброе желание перед Промыслом Божиим. Помните, Господь сказал апостолам: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин. 15, 16). Одни фрукты созревают в начале лета, другие – в конце августа, третьи – только осенью. Так и у каждого человека есть свой срок. Своими энергичными стараниями мы можем помочь, а можем и помешать совершению этого чуда – обращению человека.

— У вас пятеро взрослых детей, четверо внуков. Есть у Вас какие-то особые педагогические рецепты?

– Мы никогда на детей не давили и серьезные мировоззренческие вопросы обсуждали, только если они спрашивали. Мне кажется, мы их особо не воспитывали, просто много времени проводили все вместе. Я вообще всегда был сторонником того, чтобы детей баловать. Матушка со мной была не согласна, и из этой педагогической противоположности как-то само собой выросли верующие дети. Они теперь взрослые и живут своей жизнью. У старшей дочери два высших образования, живет со своей семьей в Москве, работает ведущим дизайнером в архитектурном бюро. Младшая дочь окончила Академию Госслужащих, живет со своей семьей в Усть-Илимске – директор магазина натуральной косметики Ив Роше.

Старший сын работает начальником смены в крупной компании, производящей целлюлозу, заочно учится в университете. К нашей печали, его брак распался, но двое внуков часто бывают и

даже иногда живут у нас. Средний сын со своей семьей живет в Москве, военный, служит в ФСО, заочно учится в университете. А самый младший сын тоже в Москве, окончил учебу в Сретенской семинарии и там же поступил в Магистратуру. Его жена учится на факультете восточных языков в Православном Свято-Тихоновском университете. Самую большую радость нам доставляет то обстоятельство, что наши дети в Церкви: они исповедуются, причащаются и к этому приучают уже своих детей. Сейчас, когда они выросли, с печалью представляем: какими были бы и те трое, что умерли в младенчестве…

– Вы счастливый человек, в Церковь Вы пришли вместе с супругой, и вся Ваша семья теперь в Церкви. Но наверняка Вы встречаетесь с людьми с иными семейными обстоятельствами. Здесь много разных ситуаций: «Свекор со свекровью категорически против крещения внука», «Мужа просто трясет, когда я молюсь», «У двоюродного брата день рождения в Страстную Пятницу, если не приду и не выпью, обидится» и т. д. Что Вы обычно советуете людям, веру которых не принимают близкие?

– Не надо раздражать своих неверующих родственников. Не надо им проповедовать, ставить категорические условия, показывать, как вы страдаете от перспективы их духовной гибели. С родными надо жить так, чтобы они, видя вашу доброту, отзывчивость, порядочность и мирный дух, захотели что-то узнать о христианской жизни, а может быть, и стать христианами. Никакие наши слова и действия не могут быть сильнее искренней молитвы о близких. Конечно, бывают ситуации, когда нельзя поступаться убеждениями, когда не грех пойти и на полный разрыв. Но таких ситуаций не так много. В Страстную Пятницу на день рождения к двоюродному брату я бы не пошел, пусть обижается.

– Я заметила, что Вы избегаете говорить о своем афганском опыте; может быть, об этом действительно в двух словах не скажешь, но все же сказалось ли пережитое на обретении веры? Не бывает ли такого, что военное прошлое вновь к Вам возвращается, чтобы задать свои вопросы?

– Мои отрочество и юность, к сожалению, не были благочестивыми в христианском понимании этого слова. Воспитание было атеистическим, но какое-то неопределенное религиозное или мистическое чувство жило во мне с детства — каждый раз, когда я совершал что-либо плохое, мне казалось, что умершая бабушка все видит и осуждает меня. Поэтому афганский опыт не был первым или главным. Решительному обращению послужили книги и первое прочтение Евангелия. Афганистан вспоминаю часто, особенно если рано просыпаюсь. Но рассказывать об этом действительно не люблю. Когда служил, все казалось само собой разумеющимся. Теперь же многие ситуации представляются настолько невероятными, что могут кому-то показаться выдуманными.

– Можете ли Вы уверенно сказать, что Ваш опыт жизни в Церкви – это опыт радости, и что именно радостью Вы стремитесь поделиться с другими? И не кажется ли Вам, что в Церкви на самом деле не так много радостных людей, а много унылых, подавленных, агрессивных, даже среди священников?

– В этом году исполнится тридцать лет, как я стал священнослужителем. Подавляющее большинство встречавшихся мне пастырей – это интереснейшие люди, общение с которыми меня обогащает и приносит радость. Да, безусловно, мой опыт – это опыт радости. Я грешный человек, и, конечно, испытываю радость от того, что Христос пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (ср.: Мф. 9, 13). Этой радостью я пытаюсь делиться со своими

прихожанами. В повседневной суете об этом забываешь, но, опомнившись, приходишь в изумление. Бог вызвал меня и моих близких к жизни, в созданное Им мироздание. И в этом мироздании в судьбе каждого из нас присутствует Он, Его Промысел, Его любовь. Я этой любви, к сожалению, не соответствую. Но Бог терпит меня – когда вспоминаешь об этом, хочется положить земной поклон. Церковь для меня – это, в первую очередь, Литургия, Евхаристия, Причастие. А люди в Церкви: и миряне, и священники, и епископы – это такие же счастливые грешники, никто из них ничем не хуже меня. Все наши падения и восстания – это, как говорил мой покойный тесть, нормально для ненормальных.

– Как бы Вы ответили человеку, который говорит: «Я хотел бы верить, но не могу, вот нет во мне веры почему-то, и все» или «Я хотел бы верить, но мой рассудок говорит, что это все может оказаться лишь мифом»?

– В таких случаях я ничего не отвечаю: молчание иногда сильнее любых слов. Если человек действительно хочет поверить, надо молиться о нем. И вообще, это самое главное в жизни священника – молиться о людях, к которым различными путями его посылает Бог.

– Что бы Вы сказали человеку, который говорит: «Я не могу верить в любящего Бога, потому что слишком много видел горя, зла, несправедливости»? или «Не могу верить, потому что не в силах принять своей потери, смерти близкого мне человека»? Вам доводилось переживать потери, не приводило ли это к кризису веры?

– Наличие горя, зла, несправедливости, потеря близких зачастую и приводят к убеждению в бессмысленности жизни. Жизни, в которой, как кажется, царствует хладнокровный случай, добро часто бывает наказано, а зло торжествует. И только Бог, открывающий нам бесконечность жизни каждого человека и грядущую победу любви над всяким злом, дает нашему бытию глубочайший смысл. Что бы я сказал? Опять же – ничего. Человеку, переживающему утрату или столкнувшемуся с жестокой несправедливостью, следует сочувствовать, сопереживать, а не использовать ситуацию для проповеди. Помощь и искренняя молитва – лучшее, что мы можем для него сделать. Мне не доводилось переживать кризис веры, и в этом нет моего труда или подвига. Просто не доводилось.

– Не так давно одна моя знакомая написала мне, что верит в Бога, но в Церковь никогда не пойдет, поскольку «глубоко разочарована в ней как в институте». А что бы Вы ответили в этой ситуации? Вы в Церкви много лет: стояла ли вообще перед Вами проблема «очарования – разочарования»?

– Когда мы сталкиваемся с недостойными поступками людей Церкви, то не лишним было бы задать себе вопрос: «А всегда ли достойно поступаю я сам? Почему окружающие церковные люди должны быть лучше меня?» Оценивая окружающих, вольно или невольно становишься в позу судьи или фарисея: я не таков, как прочие люди (Лк. 18, 11). С безобразиями в Церкви, с тем, что Сергей Фудель называл «темным двойником Церкви», надо бороться. Но при этом не забывать: этот двойник живет в каждом из нас. Даже если в жизни мы не убивали, не грубили, не воровали, не блудили, не изменяли Богу, то каждый наверняка все это делал в помыслах. А Богу важно именно то, что происходит внутри нас, в нашем сердце. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8), многие ли из нас могут похвастаться той чистотой сердца, которая позволяет увидеть невидимого Бога? Что же мы возмущаемся, когда окружающие нас люди не соответствуют нашим представлениям о том, какими они должны быть? Когда-то я впервые прочитал Евангелие и открывшийся смысл жизни пережил как атомный взрыв, и этот взрыв сделал все остальное мелким и незначительным. Когда поутихла неофитская восторженность,

появилось много интересных книг. Погруженность во внутренние духовные проблемы как-то затмевала встречающиеся в церковной жизни недостатки. Мой первый священник был со мной честен и откровенно говорил обо всех проблемах, встречающихся в церковной жизни. Может быть, благодаря этому не было разочарований. Уверен: чем глубже внутренний мир человека, тем менее он подвластен внешним обстоятельствам.

– Но как пережить несправедливость в Церкви? Несправедливость, творимую с нами, еще можно принять, как посланное нам в смирение. Но как быть, если жертвой несправедливости становится твой, например, духовник, а тебя притом никто даже и слушать не собирается?

– В таких ситуациях не надо торопиться с выводами. То, что сегодня кажется несправедливым и неоправданным, завтра может оказаться закономерным и понятным. Мне не раз доводилось заступаться за священнослужителей перед архиереями. В большинстве случаев это не помогало и раздражало начальство, но проходили годы, и происшедшая несправедливость оказывалась спасительным Промыслом Божиим в судьбе моих пострадавших собратьев. Чтобы не разочаровываться, очень полезно изучать историю Церкви, которая исполнена человеческими грехами. Если бы не спасительная сила Божия, в немощи человеческой совершающаяся (2 Кор. 12, 9), то Церковь как организация давно бы разрушилась. Размышления об этом укрепляют в вере. К тому же Церковь в «чистом виде» — это Тело Христово, а все остальное — это мы, грешные.

– Что бы Вы сказали человеку, который в Церкви уже давно, и вроде все в ней знает, и все положенное исполняет, но никак почему-то не может почувствовать себя в ней счастливым и свободным? Человеку, для которого жизнь в Церкви никак не становится органичной, носит характер постоянного самопринуждения… и хронического разочарования в собственных реакциях?

– Постоянное самопринуждение — это абсолютно нормально. Мы знаем это от Самого Спасителя: От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). Другое дело, что меру всего того, что «положено исполнять», надо избирать с рассуждением, чтобы, с одной стороны, не облениться, с другой — не впасть в уныние. Очень важной частью духовной жизни является домашняя молитва, и здесь можно и нужно экспериментировать. Заменять правило чтением Псалтири, молиться избранными молитвами, снова возвращаться к традиционному правилу, часто класть земные поклоны и так далее. С помощью опытного духовника каждый из нас может найти такую меру, которая поможет молитве быть сначала регулярным усилием, а впоследствии и желанным деланием. Опыт многих показывает, что упорядоченная таким образом домашняя молитва приводит и к органичной церковной жизни. Что же касается счастья и свободы, то вряд ли можно ожидать полного раскрытия этих естественных для человека состояний «здесь и сейчас». Мы переживаем их иногда и понемногу, чтобы не отчаяться на пути туда, где они будут постоянны и в избытке.

– Вы много общались с осужденными, с преступниками, причем «кадровыми». Есть ли у Вас в памяти примеры полного преображения личности, своего рода «воскресения из мертвых», под лучами веры? Есть мнение, что обращение заключенного к вере и Церкви всегда носит поверхностный, даже манипуляционный характер.

– Мне не встречались преступники, манипулирующие с помощью веры. Что может выиграть осужденный, выставляя свою веру напоказ? Ему не сократят срок и не облегчат условия содержания. Другое дело, что многим не хватает нормального общения, элементарного

сочувствия. Ради возможности поговорить с батюшкой, который и выслушает, и не осудит, они готовы преувеличивать свою церковность. Но это происходит и с теми, кто живет на воле. Когда-то в начале 90-х подошел на исповедь человек, тесным образом связанный с криминальным миром, грешный именно в криминальных, так сказать, грехах. Его мать была нашей прихожанкой, и, может быть, по ее молитвам у сына возникла мысль: а не исповедаться ли мне? Когда он подошел к аналою, что-то произошло: прямо на Евангелие полились слезы, и не просто полились, а брызнули две струи, как бывает у клоунов в цирке. Наверное, это и было настоящее чудо, ведь человек совершенно переменился. Впоследствии он принял сан, был послан служить в самую медвежью глухомань, где жил долгое время с матушкой и малым дитем в очень суровых условиях. Как правило, у преступников нет иллюзий относительно себя, поэтому с ними легче говорить о покаянии. Знаю людей, получивших огромные сроки за преступление, которого они не совершали, что мне достоверно известно. Но при этом их жизнь была исполнена безнаказанных злодеяний. С точки зрения Промысла Божия все оказалось справедливым – они это прекрасно понимают.

– …Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет во славе Отца своего со святыми Ангелами (Мк. 8, 38). Часто ли Вы встречаете людей, которые скрывают свою веру от окружающих – либо из опасения («у нас шеф антиклерикал, ему это не понравится»), либо из ложного стыда? Что Вы обычно говорите этим людям?

– Я нечасто, слава Богу, их встречаю, и мне не приходится ничего такого особенного им говорить – времена не те. На войне бывает так, что один нетерпеливый боец, проявив неуместный героизм, не только сам погибнет, но и других подвергнет опасности. А другой, проявив выдержку, дождется случая, когда проявленная отвага принесет стратегическую победу. Из житийной литературы мы знаем, что во времена гонений многие благочестивые христианки скрывали свою веру от мужей-язычников. При этом умудрялись воспитать детей христианами. Господь не призывает нас везде и всегда афишировать свою веру. Наоборот, Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6, 6). Следует отличать ситуацию, когда необходимо бесстрашно ответить всякому требующему отчета в уповании (1 Пет. 3, 15) от неуместного проявления напоказ своей религиозности. Совесть подскажет, когда молчанием предается Бог, а когда не нужно метать бисер (Мф. 7, 6).

– Отец Александр, Вы уже более четверти века настоятель городской православной общины Усть-Илимска. Каково это – быть настоятелем, а кроме того, совмещать еще немало должностей?

– Заботы настоятеля в общих чертах всем известны. С одной стороны, ты должен быть добрым пастырем, с другой – администратором, хозяйственником, строителем, кадровиком и так далее. В этой раздвоенности важно правильно соблюсти баланс. Если администратор поглотит пастыря — не будет прихода, если пастырь не может быть администратором – приход не сможет развиваться. Ведь от настоятеля зависит очень многое! Дружный приход, ухоженный храм с приветливой атмосферой, стройное богослужение, внятная и вдумчивая проповедь могут сделать больше, чем несколько миссионерских отделов.

– Чем Вас удивляют прихожане? О чем неформально беседуете с паствой?

– По-моему, священник всегда общается с паствой неформально… Само наличие прихожан, да еще добрых, вдумчивых и, самое чудесное, терпящих и любящих нас, своих ленивых пастырей – предмет постоянного удивления. Мы живем в очень снежном крае. Бывают годы, когда сугробы к Пасхе вырастают в человеческий рост. Большая территория храмового комплекса требует постоянных усилий по очистке снега. Этой работой обычно заняты мужчины нашего храма. Как-то поздним холодным вечером, выйдя из настоятельского дома, увидел бабушку-прихожанку, большим скребком толкающую снег на прихрамовой площади. Решил забрать у нее инструмент и предложил идти домой, отдыхать. Но она отрезала с юмором: «Если ты полюбишь север, не разлюбишь никогда». Вот такие здесь люди! Из них, перефразируя известное изречение, не гвозди, а двутавровые балки делать можно.

– Отец Александр, какие сложности на духовном пути наиболее тяжело переносить и какие победы вдохновляют более всего?

– Самое сложное в жизни священника, как и в жизни любого христианина – это борьба с собой. С гордостью, тщеславием, леностью, маловерием, сребролюбием. Если ты поставлен пастырем для людей, это не значит, что ты не должен заботиться о собственном спасении. Для священника борьба с собой осложняется тем естественным обстоятельством, что он, как правило, является объектом уважения и почитания прихожан. Легко проявлять смирение и добродушие, когда тебе подчиняются, когда тебя считают примером. Но подлинные качества души проявляются не в таких благодушных обстоятельствах. Победы на этом фронте, свои ли, прихожан ли, вдохновляют больше всего. Единственное, что отличает священника от мирян – это бремя ответственности за доверившихся тебе людей. Пока колокольчик ответственности звучит в твоем сердце, зовет тебя на молитву и не дает расслабиться – ты пастырь. С другой стороны – священник у всех на виду. И мне думается, иногда спасительный Божий Промысел ставит на это место грешного человека потому, что естественное желание получить уважение прихода может помочь ему победить некоторые страсти.

– Много ли молодежи у Вас в храме? Может, у Вас есть идеи о том, как привлекать молодых людей в Церковь?

– Много ли молодежи в храме? А с чем сравнивать? На футбольном матче их, конечно, больше.

Из Восточной Сибири молодежь активно уезжает, поэтому те или иные формы работы с молодежью не могут исполняться во всех регионах под копирку. С другой стороны, хочется, чтобы в Церковь человек входил осознанно, в результате поисков и серьезных размышлений. Как правило, это приходит с возрастом и жизненным опытом. Поэтому, может быть, естественно, что в храме в основном люди зрелые. В советское время Церковь ассоциировалась с диссидентством, и это было привлекательным для неформальной ищущей молодежи. Сейчас этого нет. Мне думается: сеяние слова Божия – это не pr-компания. Прекрасно, когда молодые люди откликаются на голос Божий и становятся чадами Церкви, но стоит ли тех, кто не готов к духовной жизни, зазывать в храм любыми способами? Я часто думаю об этом, но ответов у меня нет. В одном я уверен: приходская жизнь должна быть устроена таким образом, чтобы переступающая церковный порог молодежь не была здесь инородным элементом.

– Батюшка, а есть ли в Вашей жизни место чуду?

– Сама наша жизнь и есть чудо. Возможность переживать радость и боль, познавать себя и пытаться приблизиться к Богу, общаться с людьми и быть кому-то полезным, каяться и вставать после падений – все это самое настоящее чудо. Все, что я просил у Бога, было дано. Не тогда и не так, как мне представлялось, но было дано. Это тоже чудо, чудо милости Божией к человеку совершенно обыкновенному и этой милости не заслуживающему.