Интервью с новым епископом Братским и Усть-Илимским Константином (Мануйловым) перед его епископской хиротонией

---

«Добро — это то, что исходит от Бога»

— Отец Константин, расскажите, пожалуйста, немного о себе. Как Вы росли, какой была Ваша семья, что определило Ваш приход к вере?

— Как и все мои сверстники, я рос в советское время, когда безбожие было государственной идеологией и люди в подавляющем большинстве не ходили в церковь. Но в моей семье по материнской линии практически все были верующими.

Жили они в Воронежской области, и, хотя не сохранили свою церковность, все молились дома, обязательно читали молитвенные правила. Иногда, будучи пионером и комсомольцем, я с ними даже спорил, но всегда, когда перед сном при зажженной лампадочке тетя Нина рассказывала истории из Евангелия, все мы, дети, слушали ее с замиранием сердца. Она подходила перекрестить нас на ночь — и я чувствовал какие-то мурашки по телу. Все замолкали, и никто не разговаривал в этот момент: прямо как котята, когда их гладят. Кроме того, тетя Нина в деревне читала Псалтирь по усопшим — ее все звали для этого, так как священников не было, а храм был далеко.

Родственники по отцовской линии тоже жили с верой в Бога. Дед мой, Григорий, с детства прислуживал в храме. Он закончил несколько классов в Церковно-приходской школе и до 18 лет был при церкви (скорее всего, он был алтарником). Потом в лихие революционные годы ушел из храма: видимо, юность увлекла. Воевал на гражданской войне. У него в руках разорвало винтовку — он потерял три пальца на правой руке и был списан. В церковь больше не вернулся. Интересно, что он был очень образованным человеком: хотя у него 4 класса образования, он помогал нам в старших классах делать уроки, был очень внутренне целостным человеком.

Думаю, что предки заложили основу моего развития. У меня никогда не было агрессивного отношения к вере, к православию. Живя среди них, я впитывал их отношение к вере. Даже не будучи сам еще верующим, в минуты трудных испытаний приходил в храм поставить свечку, хотя никто об этом не напоминал.

Поэтому мой приход к вере не был резким или странным. В свое время я много искал, читал, размышлял, задавал вопросы. В 90-е годы, когда на улице можно было встретить множество сектантских проповедников, я с ними спорил, призывал придерживаться нашей веры, ходить в православный храм, помогать своей Церкви.

К Церкви я всегда относился размеренно-благодушно, если можно так сказать, — с внутренним расположением.

В студенческие годы жизнь была обычной. Я учился в Иркутске, думал, что стану охотоведом, буду заниматься охотничьим хозяйством в лесу, как мой отец.

А потом — видимо, по промыслу Божьему — в жизни произошли перемены: рассыпалась моя семья. Тогда мы с женой начинали ходить в храм, потом она из храма ушла, а я остался.

Для меня храм оказался открытием. После всех поисков смысла, прочтения различной литературы, я открыл для себя красоту православия, мудрость святых отцов и понял, что нашел: именно здесь, в Православии, — Истина, чистота и все самое главное в жизни. Тогда я очень удивлялся, как люди этого не видят.

Это был некий прорыв, я пытался всем рассказать о чуде веры, старался со всеми поделиться: какие-то книги принести почитать знакомым, какие-то видео показать… И, конечно, сам насыщался очень многим. Это был конец 90-х — начало 2000-х годов.

Одним из шагов к воцерковлению был поиск школы для дочки. Товарищ рассказал, что отдал свою дочь в православную гимназию. Первой нашей реакцией было: «монашку там из нее сделают», поэтому мы решили записать дочь в лицей № 3. Поехали записывать, но не нашли его, а попали как раз в православную гимназию. Тогда услышали пророческие слова директора Евгения Владимировича: «Сами-то вы хоть веруете?» Мы с женой тогда даже растерялись. А он нам в ответ: «Ну, значит, будете». Так и произошло.

В гимназии узнал и нынешнего владыку Максимилиана, потому что мы стали водить дочку в воскресную школу Знаменского монастыря, где он тогда преподавал. Потом мы вместе трудились в епархиальном православном лагере «Роднички», и началось мое серьезное воцерковление. Православие открылось и с точки зрения приложения моих человеческих сил, когда я мог не только молиться и пополнять свои духовные знания, но еще и что-то делать: заниматься детьми, ездить по различным заданиям для Свято-Троицкого храма Иркутска.

Тогда я решил: лучше быть в церкви дворником, чем руководителем в бизнесе, и постепенно я оставил свою деятельность по заготовке и продаже лесной продукции.

— Какие первоочередные задачи Вы видите перед собой в качестве архиерея?

— Мне очень сложно говорить о задачах, которые я сейчас поставил бы перед собой, потому что я еще не представляю полный объем предстоящей работы. Поэтому стараюсь активно общаться с митрополитом Максимилианом, чтобы больше узнать о главном в устроении Братской епархии, понять принципы ее деятельности, заложенные первым епископом, а потом уже определиться с направлениями моей деятельности.

Думаю, что, в первую очередь, нужно вжиться, увидеть естественный процесс жизни Братской епархии. Владыка Максимилиан рассказал мне о многих проектах, находящихся пока в зачаточном состоянии: они планировались, но еще не начались; или начались, но приостановились из-за пандемии и, частично, из-за переезда владыки Максимилиана в Иркутск. Думаю подключиться именно к этим проектам, стремиться к их развитию.

Кроме того, на всех этапах общения со мной Святейший Патриарх уделял пристальное внимание работе с подрастающим поколением — детьми и молодежью, так как это будущее нашей страны и нашей Церкви, их потенциал. Мне это близко, так как этим направлением я много занимался во время своего служения в Иркутске, и думаю, что работа в этой сфере будет находиться под моим пристальным вниманием.

Более подробные планы появятся после того, как войду в курс дела. Помоги, Господи!

— Какие проблемные моменты и достижения Братской епархии Вы можете отметить перед началом своей деятельности в качестве епископа Братского и Усть-Илимского?

— Сейчас я недостаточно погружен в тему, и мне рано высказывать об этом свое суждение. Конечно, у меня есть свое субъективное мнение со стороны, а более полно я смогу оценить достижения и увидеть проблемы спустя некоторое время.

Владыка Максимилиан пришел в «чистое поле» и начинал организацию Братской епархии там, где раньше никто не развивал важные для епархиальной деятельности направления. Поэтому то, что есть сейчас, — это уже огромное достижение. Есть Братская епархия, работают отделы, четко работает склад, появилось немало новых храмов и священников. Я был на Епархиальном совете и на Епархиальном собрании — мне очень понравился общий дух, общение между отцами и настрой духовенства епархии.

Проблема, которую можно озвучить, наверное, не только для Братской епархии, но и для всей нашей Церкви, — это то, что большинство нашего населения невоцерковленное. И нам нужно трудиться в этом направлении, постараться открыть Христа для людей через свою жизнь. Думаю, что в этом направлении должен трудиться любой священнослужитель. А все остальные тонкости мы будем определять после погружения в деятельность. Помоги, Господи!

— Вы много лет окормляли Иркутскую православную гимназию и епархиальный лагерь «Роднички», а также на Успенском приходе Иркутска страждущих недугом пьянства.  Что Вы считаете главным в воспитании человека с детского возраста, чтобы во взрослой жизни он не стал в оскудении сил искать утешения в разрушающих душу страстях и привычках?

— Ребенка нужно научить с детства делать свой сознательный выбор в пользу добра. Понимаете, часто так бывает, что в детстве ребенок в игре изображает какую-нибудь Бабу Ягу и улыбается, ассоциируя себя со злом. К таким вещам нужно относиться очень осторожно.

Добро — это ведь тоже очень интересная сущность. В гимназии я задавал девочкам вопрос: «Что такое добро и что такое зло?» И все начинали «плавать», потому что никто не знает, что такое добро на самом деле. Ответы бывают обычно о том, что доброе дело — это когда ты перевел бабушку через дорогу, где много автомобилей. Начинаю усложнять: «А если один мужчина в другого выстрелил из пистолета — это добро или зло?» Все дружно отвечают: «Конечно, зло!» Меняю вводную: «А если стрелял полицейский в преступника, который убивал ребенка?» Это уже воспринимается как-то по-другому. «А если бабушку, например, кто-то перевел через дорогу, чтобы скрыться от полицейского? Убегал и увидел бабушку — просто воспользовался моментом». И много таких вариантов, чтобы поразмышлять над тем, что же такое добро и что такое зло.

— И как Вы отвечаете на этот вопрос для себя и для детей?

— Это очень простые вещи, которые мы должны понимать. Откуда появилось зло? Нерелигиозный человек не знает, а религиозный человек знает. Бог не создавал зло — оно появилось как противодействие Богу. И поэтому мы должны понимать, что добро — это все, что исходит от Бога, Его воля. А зло — это то, что ей противоречит. Такое понимание должно быть в человеке, и если он эти вещи примет и выстроит в своем сознании, с детства будет делать выбор в пользу добра, в пользу воли Божией, — тогда он в жизни не потеряется. Он действительно будет способен четко определить границу добра и зла и уверенно прокладывать свой путь ко спасению.

— Различаются ли вера ребенка и вера взрослого человека? Мы обычно готовим ребенка к тому, чтобы он повзрослел, а потом Господь к нам, взрослым, обращается со словами «будьте как дети» (Мф. 18:3). Какую веру нам нужно в себе растить, чтобы быть угодными Богу?

— Безусловно, вера ребенка и взрослого отличается. Мы должны понимать, что ребенок — это «еще не состоявшийся» человек, он еще не определился. Чаще всего то, что он делает лет до четырнадцати, он делает потому, что подражает взрослому, движется за ним. Я считаю, что в этом отношении «ребенком» взрослому быть нельзя.

Когда Господь призывает нас быть «как дети», он не имеет в виду, чтобы мы так же следовали за кем-то. Взрослый должен быть взрослым. У него должно быть свое, личное понимание происходящего, личное понимание Истин Божиих, личное желание утверждать эти Истины и за ними идти.

А то «детское», что хочет видеть в нас Господь, — это непосредственность и открытость в следовании за Ним. Он ждет, чтобы мы доверяли Ему, как дети, но следовали за Ним осознанно. Человек должен утвердиться, что станет следовать за Истиной, даже если ему будет угрожать смерть. Ребенок еще на это не способен. Во всяком случае, большинство детей. Все-таки это качество взрослого человека.

— Почему часто происходит расцерковление именно подростков?

— У молодого человека в подростковом возрасте идет естественный процесс перехода во взрослое состояние, когда он уже не готов безусловно выполнять то, что ему говорят родители. В 14-18 лет подросток самоопределяется, подвергает сомнению ценности, которые ему озвучивали родители. Он должен теперь прийти к этим ценностям через собственный опыт жизни и понять, что хорошо, а что плохо. Часто различные субкультуры увлекают его в свою сторону, и начинается серьезное противостояние с православным мировоззрением.

Поэтому в православном лагере, в гимназии и везде, где мы занимались с детьми, мы старались провести их в игровой форме через какой-то опыт, помогающий сделать духовные ценности своим достоянием на основании собственного выбора. Тогда и во взрослой жизни процесс выбора пройдет легче. А вообще, взрослея, молодой человек должен перейти из детского состояния послушания абсолютного в состояние послушания разумного, когда он будет слушаться Бога и искать Его волю.

— А у взрослого человека те же причины? Что может толкнуть к уходу из Церкви взрослого?

— У взрослого человека все иначе. Думаю, что каждый такой случай со взрослым человеком нужно разбирать отдельно. Часто человек приходит в храм, когда ему тяжело, плохо, приходит со своими  внутренними  устоями, базовыми ценностями. И сталкивается с тем, что в Церкви не все так, как он ожидал, и что люди здесь «без крылышек за спиной». Человек смущается: думает, что не туда попал, уходит искать дальше или приходит к выводу, что нигде нет ничего хорошего. Поэтому, чтобы помочь, каждую ситуацию нужно разбирать лично. Невозможно помочь только тем, кто утвердился в своем и ничего не слышит.

— Несколько лет Вы, по благословению митрополита Максимилиана, возглавляли миссионерские поездки по северным территориям Братской епархии. Что Вы можете рассказать о вере людей, которых Вы там встречали? Востребована ли миссионерская работа у населения — теперь Вашей паствы?

—  Люди, которых мы окормляем на севере нашей епархии, мне очень нравятся. Они еще не испорчены цивилизацией. У них ограниченная возможность пользоваться интернетом, телевидением, они любят читать. Много времени проводят на природе, в общении между собой, их дети любят играть вместе на улице — сейчас подобное стало редкостью, а там эти вещи сохранились, и эти места напоминают заповедный уголок. В этом отношении люди там совсем другие.

Но люди там были разные и принимали нас тоже по-разному. Поначалу в некоторых населенных пунктах нас не пускали за калитку своего дома. Сейчас ситуация в корне изменилась. И дело даже не в том, что все стали верующими. Например, когда мы приезжаем в Бур, нас с берега забирает глава поселения, который по его собственным словам никому и ни в кого не верит. Но всегда приезжает, с удовольствием общается: видно, что человек это делает не через силу и, хоть и по крупицам, берет что-то для себя из общения с миссионерами.

Многие мне задавали вопрос о том, насколько необходимо затрачивать такие усилия и средства, чтобы плыть на огромные расстояния. Но я считаю, что, если даже один человек после таких встреч станет верующим, есть смысл все это предпринимать. А мы видим, что ситуация там меняется кардинально. Люди причащаются, венчаются, иногда в сложных ситуациях звонят по телефону, спрашивают духовного совета (например, когда в Непу в очередной раз приезжают протестантские проповедники, а наши покрестившиеся христиане, еще не окрепшие духовно, смущаются от другой информации и ищут ответа, ищут Истину).

Удивительные истории происходят со строительством храмов. В той же Непе однажды чуть не утонул рыбак. Он спасся и в благодарность пообещал Богу что-то для Него пожертвовать. Может быть, и забыл бы об этом, а тут Господь так управил, что этот рыбак один дом из своих построек отдал под храм святителя Иннокентия Иркутского. И сейчас это другой человек. Хотя его нельзя еще назвать полностью воцерковленным в нашем понимании, но он уже другой, и к Церкви относится по-другому. Поэтому наши сплавы, преображающие людей, очень нужны.

—  А что есть миссионерство для Вас лично?

— Я считаю, что любой христианин должен быть миссионером. Это некоторый образ жизни. Вот поехал я, например, на рыбалку, и встретился мне там человек. Сидим мы у костра, и я рассказываю ему о Боге — это миссионерство. А как я не поделюсь, если любого человека, который попадается на моем пути, мне посылает Бог? Значит, Бог чего-то ждет от меня в отношении этого человека. Он же не просто так привел его ко мне. Господь приводит одного человека к другому, зная, что у одного есть чем поделиться с другим, чтобы тот нашел ответ на какой-то свой важный жизненный вопрос.

— А почему нам, православным, часто не удается стать миссионерами в своих собственных семьях, и часто родные и близкие прихожан не приходят к Богу и в храм?

— Это очень сложный момент. Думаю, проблема в том, что многие приходят к вере не с детства, а в процессе взрослой жизни. Знаю, например, человека в иркутском Михаило-Архангельском храме, который до прихода в храм был и у католиков, и у протестантов. Сейчас он православный, а кто-то из ближних остался у католиков или протестантов. Он не может их пока переубедить, хотя сам поистине богослов и даже преподает. Его родные утвердились в том, что посчитали для себя истиной, и человеческими силами это изменить практически невозможно. В такой ситуации можно надеяться только на промысел Божий, на Его волю и молиться за своих близких.

— Говорят, что сейчас православие не так «модно», как это было, например, в 90-е. Согласны ли Вы с этим мнением? Православие все так же живо для нас или оно сделалось более формальным и обрядовым?

— Православие никуда не делось и живо, потому что оно живет не людьми, а Христом. Христос, пребывающий в этом мире, Своей благодатью созидает Церковь. Сколько людей в этой Церкви, это уже другой вопрос. Это во многом зависит и от нас. Но Церковь во все времена созидает Христос.

Если говорить о 90-х годах, православие тогда действительно было «модным» — это очень правильное слово. Что произошло в 90-е? До этого семьдесят лет советская власть боролась  с верой и Церковью. И если быть честными, она в этой борьбе достаточно преуспела: выросли поколения безбожных людей, в лучшем случае, что-то слышавшие краешком уха о вере и лишь немногие искали ответы на существующие в глубине души духовные запросы.

Когда открылись храмы, и оказалось, что власть не против свободного посещения церкви всеми желающими, народ храмы заполнил и многие крестились. Но все это множество людей, после долгого периода атеистической пропаганды, пришло в Церковь со своим представлением о Церкви и о Горнем мире. Когда выяснилось, что Бог — это не добрый волшебник, с Небес раскладывающий всем подарки, а христианство — это труд. Труд над собой, очень серьезный и подчас тяжелый — из себя нужно выгребать все, что там скопилось греховного с давних времен. Многие люди были к этому попросту не готовы. Те, кто понял и принял этот процесс, обрели себя, остались в лоне храма и живут здесь до сих пор. Другие, кто пришел просто посмотреть и постоять и не нашел ничего для себя, ушли.

Надо понять, что к этому времени Церковь была практически обезглавлена, священников на такое количество пришедших было очень мало. То есть на тот период ситуация была обусловлена исторически. Сегодня Церковь трудится над этим. Слава Богу, сейчас священников больше, но все-таки еще недостаточно.

— Получается похоже на тот процесс, о котором Вы рассказывали, говоря о взрослой и детской вере. В 90-е все желающие, как дети, пришли в храм, потому что все так делали, а сейчас, подобно подросткам и взрослым, христианам приходится делать осознанный выбор, меняться внутренне. Это не всем нравится, и поэтому людей в храмах становится меньше, чем в 90-е?

— Да. Примерно так.

— В наше непростое время часто приходится слышать, что люди испытывают страх и неуверенность. Как жить, когда «все плохо», и не потерять веру, не потерять себя?

— Для верующего человека можно найти такой вариант. Для неверующего — не знаю, что можно сделать. Верующий человек везде, в любой жизненной ситуации, все свои надежды должен возлагать на Бога. По сути, вся наша неуверенность и наши страхи — от нашего неверия. Мы не понимаем или не принимаем то, что происходит с нами и вокруг нас. Нам надо учиться молиться и просить, чтобы воля Божия исполнилась, и доверять Богу. Ни одно событие в мире не происходит без воли Божией или без Его попущения, поэтому нам просто нечего бояться. И даже если происходят какие-то страшные бедствия или война, они необходимы для нашего спасения, потому что мы в своем состоянии дошли до того, что без этих испытаний просто-напросто погибаем для вечности. И Господь милостью своей разворачивает нас к Себе, чтобы мы это осознали, покаялись и начали жить по-другому, искали опору в Нем.

Господь — наш Создатель, который все в этом мире сотворил, придумал все законы вселенной. Он — Все, что нужно для человека, и человек должен найти опору в своем Создателе — тогда постепенно уйдут все страхи.

— Вы сразу имели такое внутреннее расположение и смирение перед Волей Божией? С каким чувством Вы решились на принятие священного сана? Было ли страшно изменить жизнь и стать из предпринимателя священнослужителем, потом монахом, а теперь епископом?

— У меня все было очень интересно. Уйдя от мирской суеты, решив, что лучше быть дворником при храме, чем директором на предприятии, я просто жил Церковью. Конечно, видел, что многие активные мужчины из прихожан со временем становятся священнослужителями. Когда-то мне тоже этого хотелось, когда-то не хотелось, но я гнал от себя эти помыслы и, думаю, если бы меня не рукоположили, я так и жил бы и трудился при храме.

Но однажды мне позвонил секретарь Иркутской епархии (ныне — митрополит Иркутский и Ангарский Максимилиан) и сказал: «Через два дня твое рукоположение». Я был крайне удивлен: а как это? Меня же никто не спросил… Меня захлестнула буря эмоций: у меня же могут быть другие планы… Некоторое время меня колобродило. Потом улеглось, и я подумал: «Слава Богу. Видимо, пришло время».

— И с епископством так же?

— Точно так же. Тот же человек позвонил и сказал: «У тебя есть два дня, чтобы собрать документы и отправить их в Москву. Я их собрал и отправил. А потом были три года, когда чего только не передумалось: от благодарности Богу за великое Ему служение до мысли, что надо быстрее бежать и придумать что-нибудь, чтобы от этого отказаться. И вот то одно, то другое. Видимо, Господь неслучайно дал это время — чтобы пришел мир в душе. Я пришел к спокойному пониманию и молитве: «Господи, пусть будет как Тебе это угодно. Если для меня это не спасительно, убери это от меня любыми путями». Казалось бы, уже состоялась беседа со Святейшим Патриархом, все уже было решено, а у меня все еще оставалось внутреннее вопрошание. С одной стороны, было желание послужить Богу в любом месте, куда Он меня поставит, с другой — страх от понимания, насколько это служение ответственное. Много было противоречий. Сейчас я уже успокоился. «Да будет воля Твоя, Господи!»

— Есть ли у Вас  любимые занятия, любимые формы отдыха?

— Я очень люблю ездить в паломничества. Это особый момент, когда можно прикоснуться к святыням, побывать в святых местах — например, там, где проповедовал Господь. Все это мне очень близко. Люблю людей, единомышленников. С такими людьми хорошо везде, всегда интересно поговорить, попеть песни у костра.

Как многие русские люди, как многие сибиряки, я люблю баню. Баня — это не только место, где можно помыться. Это место, где отдыхаешь душой, особенно если в хорошей компании. Я вырос в семье охотника и рыбака и сам хотел связать с этим свою жизнь, поэтому я до сих пор люблю рыбалку. Как священнослужителю охотиться мне нельзя, поэтому охотничье ружье я давно продал, а рыбалка и туризм остались одними из моих любимых занятий.

Вообще все, что в этом мире есть без греховных моментов, для меня интересно.

— Вы много лет были настоятелем храма. Что, на Ваш взгляд, делает православную общину по-настоящему крепкой?

— Любое человеческое сообщество становится крепким тогда, когда его объединяет общее дело. Когда есть общие цели, задачи, общее направление движения. Думаю, что цели и задачи у каждого прихода одни — прийти к Богу, распознать Его волю, служить Ему своей жизнью. В конечном итоге, главный смысл — прийти в Царствие Небесное.

Реализация этих целей и задач, как и формы деятельности на приходе, могут быть разными.

И еще самое главное — скрепляющим приход «цементом» должна быть любовь. Как Господь сказал: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). По сути дела, без этой «закваски» все другие действия свой смысл извращают.

— Теперь Вы приходите в новую епархию как отец, руководитель, пастырь. Епархия — тоже большая община. Есть ли у Вас «идеальный» образ епархии, к которому хочется стремиться и его достичь? Или к этому образу относится как раз все то, что Вы сказали о приходе?

— Да, именно это.

— С каким первым пастырским обращением Вы можете сейчас обратиться к своей пастве — к своей новой семье-епархии?

— Очень сложно рассуждать о том, чего ты не знаешь. Я не знаю, с чем я столкнусь. Если сказать общими словами, самое главное — всем вместе, всей общностью Церковной, идти ко Христу и покрывать все любовью.

У протестантов есть такой термин — «атака любовью». Когда к ним приходит новый человек, все к нему бегут, обнимают, расспрашивают — и человека поражает это внимание к нему.

Хочется, чтобы у нас человека, входящего в храм, тоже встречали не половой тряпкой, а старались покрыть любовью все его немощи и через эту любовь привести ко Христу. Хочется пожелать, чтобы именно этой любовью мы все напитались, — и тогда те, кто вокруг нас живет, скажут: «Как здорово у этих христиан! Мы тоже хотим стать такими! Мы тоже хотим к ним!»